будто застывшее в неподвижности, красивое лицо. Холодная душа – ни любви, ни слез.
Но и он знал счастье – оно было в том, чтобы наблюдать. Об этом говорили его глаза. Ничего не создавать, только пристально смотреть на ту невидимую линию горизонта, на ту границу, определить которую можно лишь глазами и за которую проникнет только сознание, – это гораздо большее счастье, чем просто видимый горизонт. И вот в этом наблюдаемом, осознаваемом пространстве являет свои формы бытие. Море, корабли, облака, полуостров, молния, солнце, луна и бесчисленные звезды. Если видеть означает встречу жизни со взором, другими словами, встречу двух проявлений бытия, то, может быть, они напоминают висящие одно против другого зеркала? Нет. Видеть – это значит опередить бытие, видение – это крылья, переносящие нас, точно птицу, в те края, которые никому не удавалось узреть. Там гибнет даже красота – как лохматятся и ветшают волочащиеся полы одежды. А море, на котором никогда не возникнет корабль, море, не потревоженное бытием, – такие вещи, должно быть, существуют. Они есть, эти места, где сколько ни смотри, сколько ни вглядывайся, так ничего и не увидишь. Там глубокая синь растворяет предметы и сознание, как кислота растворяет окись свинца, а глаза, сбросив кандалы сознания, видят от этого необычайно ясно.
Проникнуть туда взором – именно в этом и состояло счастье. Смотреть – только так Тору мог забыться. Одни глаза, если только он не смотрелся в зеркало, позволяли ему забыть о себе.
И что же он представлял собой?
Этот шестнадцатилетний подросток был уверен, что не принадлежит окружающему миру. Здесь присутствует лишь одна его половина, другая же принадлежит мрачной, глубокой синеве. Значит, в этом мире нет ни правил, ни законов, которым он обязан следовать. Достаточно делать вид, что ты связан законами этого мира. Разве где-нибудь существуют законы для ангелов?
Вот почему жизнь Тору была на удивление легка. Людская бедность, социальные противоречия – все это его абсолютно не трогало. Порой на лице у него возникала легкая улыбка, но она не имела ничего общего с состраданием или с сочувствием. То была неземная улыбка, его отличительный знак – невидимая стрела, которую посылали изогнутые в форме лука губы.
Когда Тору надоедало смотреть на море, он доставал из ящика стола маленькое зеркало и разглядывал свое лицо. На бледном, с красивым носом лице сияли наполненные глубоким блеском чудные глаза. Тонкие, вразлет брови, гладкие, напряженно сжатые губы. И все-таки самым красивым в его лице были глаза. Жаль, что это не могло послужить его самолюбию. Ведь по иронии судьбы самым красивым являлось то, благодаря чему можно было бы удостовериться в том, что он красив.
Длинные ресницы, спокойные глаза и взгляд такой, словно он грезит наяву.
Так или иначе, Тору был избранным, не похожим на других, этот сирота был убежден в собственной чистоте, которая позволяет ему творить любое зло. Отец Тору – капитан грузового судна – погиб в море, сразу после этого умерла мать, поэтому Тору взяла к себе бедная семья дяди. Окончив среднюю школу, он год посещал специальные курсы, получил свидетельство