И все, что случилось сегодня… ерунда. День не задался, бывает ведь такое…
Кейрен появился вечером и, подхватив Таннис на руки, закружил, прижал к себе.
– Я соскучился.
– И я… соскучилась.
Таннис обвила шею руками, с трудом сдерживая слезы.
– Что случилось?
– Ничего.
Просто он здесь и рядом, и целый день она провела, сражаясь то со страхами, то с воспоминаниями. Стоило заснуть, и сон оборачивался кошмаром.
Танцевало пламя на останках дома. И земля, раскрывая черный рот, полный гнилых кольев-зубов, норовила дотянуться до Таннис. Дышала смрадом, смотрела выпуклыми глазами подземников.
Она же пряталась, бежала, прорываясь сквозь вязкий, словно кисель, воздух, путаясь в нем, не способная оторваться от погони. Видела Грента и нож его, кружившийся на ладони. Томаса с перекошенным, перекроенным лицом. Она знала, что эти двое мертвы, но и мертвые они не желали оставить ее в покое. И Таннис, оказавшись в тупике, хваталась за шило, но вместо него в руке оказывалась заплетенная на двенадцать косичек заготовка.
Пробуждение приносило дурноту, которая не отступала ни от воды, ни от кислого лимонада. А голову сжимал тяжелый обруч.
– Просто… – она уткнулась носом в его шею, – без тебя плохо.
Стыдно признаваться в слабости. И Кейрен вздрогнул, а потом сдавил ее сильней.
– Пойдем в театр?
– Сегодня?
– Сейчас… – Он все же позволил ей отстраниться и поцеловал в висок. – Пойдем, пока…
Не договорил, отвернулся.
– Тоже день не заладился? – Таннис держалась за его руки, с удивлением понимая, что отступили и дурнота, и боль, и вовсе чувствует она себя замечательно.
– Не заладился, – согласился Кейрен. – Так как? Идем?
– Конечно.
Театр ей нравился.
Белый мрамор. Янтарь. Малахит и обсидиан. Каменная шкатулка, в глубине которой рождалось чудо. Позолота. Бархат. Газовые рожки, чей свет наполняет чашу сцены. И полумрак зала. Полумаска и бинокль, который почти игрушка… тишина ложи… голос Кейрена… его прикосновения, случайные, конечно, как иначе? Они – часть игры.
…веер.
Шоколад и шампанское, пузырьки которого тают на языке, обжигая холодом. Веселье… или тоска. Происходящее на сцене кажется далеким и вместе с тем трогает до глубины души. И Таннис, забыв о шампанском и шоколаде, подается вперед…
…с белой шалью на плечах, будто крыльями сложенными, крадется королева. Дрожит свеча в ее руке, и сама душа, не способная справиться с любовью. Переливы арфы шепчут о ней.
Музыка лечит. Вот только одной любви на двоих мало.
– Прости меня. – Кейрен подносит ее руку к губам, целуя пальцы. – Прости, пожалуйста…
– За что?
– За все.
Его шепот вплетается в арию отвергнутой королевы. И голос ее, простоволосой, страшной в белом своем наряде, напоминающем саван, дрожит от гнева. Дрожат и скрипки, подхватывая слова проклятия.
Громче.
Ярче.
До натянутой струны, до обрыва,