прятали за дверями Шеффолк-холла. Он пристрастил к игре, но… он же привел этого парня, тогда нелепого, угловатого и мосластого.
– Щенок тебе понравится, – сказал Тедди, наградив подопечного подзатыльником. – Позаботься о нем…
– Освальд…
– Он теперь Освальд. – Тедди смотрел в глаза, и Ульне выдержала взгляд. Из них двоих она всегда была сильней, и Тедди признавал это. Но на сей раз он не отступил.
– Кузина, – он сказал это и коснулся щеки, прикосновением подтверждая давнюю, не разорванную изгнанием Тедди связь, – я помогал тебе, никогда не прося ничего взамен. Но сейчас… позаботься о мальчике. Поверь, вы понравитесь друг другу.
И он оказался прав, неугомонный ее братец.
– Матушка? – Его голос вывел из воспоминаний.
В последнее время Ульне все чаще проваливается в прошлое… что это, как не призрак старости? Или, и того хуже, смерти?
– Не думаю, что фон Литтер будет возражать против твоих… ухаживаний. А девицу и сам очаруешь. Ты сумеешь.
– Я рад, что вы в меня верите.
…в нем и от Тедди что-то есть.
– А что до жены, то… мне она показалась послушной, иного от жены и не требуется. Она унаследует состояние фон Литтера… – И Ульне имела основания полагать, что случится сие, как только состояние понадобится Освальду. Его планы требовали немалых затрат. – И ты сумеешь сделать так, чтобы жена тебе… не мешала.
– Да, матушка.
– Но будь осторожен. – Ульне погладила сына по щеке. Холодная какая, все еще не способен согреться? – Дети от нее не нужны. Гнилая кровь не удержит корону.
Слушает. Смотрит… любит? И вправду любит.
Тот, другой, взрослея, любовь свою растерял. Он кричал, что Ульне запирает его, лишает жизни, права на которую он имеет. Он рвался из Шеффолк-холла, не понимая, что здесь его корни.
И не только его.
– Ты силен. И найди себе сильную женщину. Яркую. Такую, которая любит жизнь. Пусть она родит тебе детей, а твоя жена признает их. Так делали раньше…
…она могла бы рассказать десятки историй о Шеффолках: о да, имена на родовом древе хранили множество тайн.
– Да ты и сам знаешь.
– Да, матушка… – Странная усмешка, которая исказила лицо. Веточка шрама, нежная, словно нарисованная на щеке, ничуть его не уродовала, вот только улыбку делала слегка кривоватой. – Я понимаю, о чем ты говоришь.
И тихо, так, что Ульне едва-едва расслышала, добавил:
– Или о ком.
Ульне отвернулась и нечаянно столкнула пудреницу, стоявшую на краю туалетного столика. Та упала на пропыленный ковер, покатилась, оставляя за собой дорожку комковатой потемневшей пудры, больше похожей на прах. И Освальд потянулся было поднять, но Ульне остановила:
– Не надо, пусть лежит.
– Полагаю, – он все же мазнул по ковру пальцами, растер комок и поднес к носу, вдохнул запах и поморщился, – свадьбу желательно сыграть быстро… вы ведь нездоровы, матушка.
– Нездорова… насколько мы спешим?
– Рождество.
Ульне