и нужен людям. Плодить и выставлять напоказ идолов, распаляющих похоть, дело греховно, – оратор воздел руку высоко над головой, словно желал упереть палец в самое небо и убедиться, что оно прочно как земная твердь, а не залито неосязаемым эфиром, выдуманным неокрепшими умами. – Грех, даже самое малое попустительство слабости, открывает врата дьяволу. Покайтесь, братья! Ибо грех отдает вас на волю черному колдовству, черти вьются хороводами в ожидании душ греховодников. Покайтесь! Ибо дьявол здесь, он уже таится рядом с нами, он крадется в темноте и отнимает жизни ваших детей! За ваши грехи, за гордыню и роскошества.
Многие с молитвой опустились на колени, в задних рядах истерично всхлипнула женщина. Святой отец сделал чуть заметный знак стражникам, скованного цепями маэстро выдернули из липкой темноты и швырнули в лужицу света, прямо на ступени под ногами святого отца.
– Этот синьор сознался, что передал вам, синьор Буонарроти, изваянный из мрамора идол древних язычников.
– Да, так и есть. Проклятая статуя… – ржавые оковы разодрали кожу на запястьях маэстро, ссадины сочились кровью, а слезы катились из глаз, оставляя за собой светлые борозды. – Я не причастен к колдовству, я всего лишь медик, как покойный дед[13]. Ваше святейшество, целую ваши ноги… Я медик, я спасаю людям жизни…
На четвереньках он преодолел несколько ступеней, попытался ухватить край рясы проповедника и поднести к губам. Хотя он трясся и корчился, его лицо сохраняло удивительное спокойствие. Святой отец брезгливо отпихнул его ногой:
– Жизнь смертных в руке Господа! – стражники как по команде бросились колотить несчастного древками алебард, пока он не скатился в лужу, а отец Джироламо воззрился на скульптора немигающими углями глаз, вопрошал:
– Покайся и ты, скарпелино. Скажи, получил ты статую от синьора Ломбарди?
Микеланджело пожал плечами:
– Если этого синьора зовут маэстро Ломбарди, я однажды приобрел у него порошок от головной боли. Не припомню, чтобы он владел статуей.
Святой отец повторил вопрос, на этот раз его голос громыхал подобно грому и разносился до самой городской стены:
– Вы получили статую в доме мессира Бальтасара, мага и чернокнижника, приспешником которого был этот синьор?
– Нет-нет-нет… я не был приспешником… я не помогал…Не знал, что этот колдовской ритуал оживит статую… Не знал, что в нее вселится злой демон и начнет убивать! Понимаете! Не знал!
– Отчего же мессир завещал все свое имущество вам, синьор Ломбарди? – из темноты, расплескавшейся по флорентийским улицам, подобно разлитым чернилам, вынырнул синьор Таталья, со всеми надлежащими атрибутами юридической практики, а следом за ним синьор подеста, собственной персоной.
– Он желал моего грехопадения… наверное… Я глубоко раскаиваюсь… отче!
– Хороший пес лает, защищая дом своего хозяина, и если разбойник бросает ему кость, он отодвигает кость в сторону и продолжает лаять! Диавол се тать