поднял голову и помрачнел, увидев, что Каттер беспокойно щупает одеяла Иуды.
Оказалось, Иуда ушел по направлению ветра и спрятался от него в небольшом углублении у холма. Из своего мешка он достал литой железный аппарат, такой тяжелый, что Каттер удивился, как такую вещь можно было донести сюда. Иуда знаком велел Каттеру сесть ближе к вокситератору. Он уже вставил в него один из своих ребристых восковых цилиндров и положил руку на рукоять.
Улыбнувшись, он опустил иглу-звукосниматель на верхнюю бороздку.
– Можешь послушать, – сказал Иуда, – раз пришел. Вот что гонит меня вперед.
Он повернул рукоятку, и через треск и беспорядочные щелчки до них донесся мужской голос. Низкие частоты не воспроизводились, к тому же голос то ускорялся, то замедлялся, в зависимости от скорости вращения рукояти, и его модуляции были трудноуловимы. Порывы ветра уносили слова, как только те выскакивали из раструба.
– …не смущайся что мы едва знакомы ведь говорят ты из наших сестра вот я и подумал что тебе лучше узнать об этом от нас а не от бумаги дело в том что он умер Узман умер и похоронен мне жаль что тебе довелось вот так это услышать жаль что тебе вообще довелось это услышать по правде говоря умер он спокойно имей в виду он умер тихо мы похоронили его впереди и теперь он под нашими путями кое-кто говорил что его надо отнести на кладбище но я был против я сказал им вы знаете что он не этого хотел он велел нам сделать все как надо все как всегда поэтому я их заставил мы носим по нему траур он не велел не надо организованного траура сказал он когда мы сражались они сказали мне и после пятна он сказал нам не плачьте но празднуйте но сестра я ничего не могу поделать нам не запрещается горевать а ты оплакивай сестра продолжай и я тоже буду это я это Рахул а теперь до свидания…
Игла дернулась и остановилась. Иуда плакал. Каттер не мог этого вынести. Он протянул было руки, но передумал, видя, что его объятия сейчас некстати. Иуда не всхлипывал. Ветер обнюхивал их обоих, точно пес. Луна едва светила. Было прохладно. Каттер смотрел, как слезы текут по щекам Иуды, и страдал от неисполнимого желания прижать этого седовласого человека к своей груди.
Выплакавшись и насухо вытерев лицо, Иуда наконец улыбнулся Каттеру, а тот отвел глаза и осторожно заговорил:
– Ты ведь знал его, того, о ком он говорит. Я вижу. Кто прислал тебе это письмо? И чей это брат?
– Мой, – сказал Иуда. – А я – сестра. Я его сестра, а он – моя.
Перед ними вырастали невысокие холмы, покрытые роскошным ковром ярких цветов. Пыль липла к потному Каттеру, приходилось вдыхать цветочную пыльцу. Путники еле ползли по незнакомой земле, придавленные жарой и грязью, словно мухи, которых окунули в патоку.
На зубах скрипел шлак. Впереди, за линией холмов, небо словно выцвело, и не только от зноя. Столбы черного дыма тянулись вверх, постепенно рассеиваясь. Они казались недосягаемыми, как радуга, но на следующий день запах гари усилился.
Появились тропы. Вступив на обитаемую территорию, путники приблизились к очагам