как это бывало раньше.
Чувствую укол сожаления. Значит, магия развеялась, и мои хрустальные туфельки оказались просто ночным фантомом?..
– Ого! – уважительно произносишь ты, увидев яичницу, пестрящую кусочками колбасы и овощей, бутерброды и кружки с дымящимся кофе. – У меня аппетита особо нет, но… Спасибо, Юленька.
Только не покрасней, – велю я себе; но, конечно, краснею. Не предполагала, что ты будешь благодарить меня за такое – за исполнение моих прямых, элементарных рабских обязанностей.
Когда – считанные разы – я готовила для тебя в прошлом, я волновалась так, что мне бы не позавидовали даже спортсмены перед Олимпиадой и певцы перед Евровидением. Но и осваивать кулинарное царство начала с единственной мотивировкой: что когда-нибудь – может быть, мало ли, а если вдруг и десяток других мечтательных добавлений – буду готовить для тебя.
Хотя стихи, статьи и переводы в моём исполнении до сих пор куда успешнее супов, котлет и оладий. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Молока?
– Ага… – (Ты смотришь, как кофе светлеет под молочной струёй – округлив глаза, будто увидел привидение). – Так непривычно, что мне кто-то готовит.
Поджимаюсь изнутри. Не слова, а вакуум чистого одиночества.
Хочу погладить тебя по руке – но вспоминаю, как часто тебя раздражало моё сочувствие, и отступаю на шаг.
– Посмотри, не приехал ли бэмс, – распоряжаешься ты, вяло ковыряя вилкой яичницу.
– Бэмс?
– Да, – грустно откладываешь вилку. – Официально БМДС[2]. Такая большая зелёная машина. Подъезжает к КПП и увозит нас на работу.
Киваю. Что ж, любимое действие переводчиков и филологов – «добавить в словарь».
– Приехал! – объявляю, выглянув в окно. Мне до сладкой нервозности нравится, что ты не посмотрел сам, а приказал мне.
Тяжко – и актёрски наигранно – вздохнув, встаёшь из-за стола.
– Ну, значит, надо одеваться… Поищи там где-нибудь чистые носки.
Определение «там где-нибудь» не слишком-то ориентирует в поисках. Хорошо, что вчера, каким-то чудом выкроив время, я успела собрать по разным углам квартиры пакеты с твоим чистым бельём.
– Доброе утро, Виктор Николаевич!.. – вальяжно выдыхаешь в телефон. Своего многострадального сослуживца Шилова, который вечно попадает в глупо-неприятные истории – от укуса клеща до загадочных неясностей с зарплатой и потери водительских прав, – ты в шутку зовёшь по имени-отчеству, как когда-то в Т. звал Володю. Почему-то мне это не нравится – словно ты приравниваешь два заведомо несопоставимых мира. – Что мы там сегодня, в полёвке? Ну всё, понял… Что с голосом? Ну что-что, с похмелья я, вот что. Да ладно Вам выёбываться, Виктор Николаевич – Вы и сами в выходные не брезгуете!..
– Полёвка – это полевая форма? – интересуюсь я, когда ты убираешь телефон. В моём сознании это слово вызывает скорее образ кругленьких, длиннохвостых серых мышей из детских книжек с картинками.
Улыбаешься.
– Да.