совсем низко, так что ветер с силой окатил холодной волной замеревших на земле людей, пролетел мимо. А за ним ещё один и ещё… Всего их было пять. И после каждого так всё леденело внутри, что, казалось, сердце остановится от неимоверного напряжения. И гул в ушах, теле… Хотелось стать невидимым, быть не здесь, не в этом страшном месте и не в это время… Так, лежащие на земле люди, умирали пять раз, после каждого пролетевшего огромного тяжёлого ревущего чудовища…
Наконец, зловещий гул стал удаляться за линию горизонта. Парень ещё долго, минут десять, лежал неподвижно, боясь даже вздохнуть, и девушка под ним тоже не дышала, не шевелилась. Наконец, начав чувствовать, что холод от грязной болотистой сырости проникает сквозь кожу, он приподнимается.
– Ушли… – шепчет Иван и смотрит в испуганные расширенные зрачки девушки, в её бледное лицо, покрытое липкой холодной испариной, – Испугалась? Не бойся, не вернутся… – он не успел договорить, теряя от боли сознание.
В себя Иван пришёл уже в полевом госпитале, в постели, под шерстяным одеялом. Его прооперировали, не дождавшись, когда он придёт в сознание. Врач, Марк Захарович, ещё не старый тучный мужчина с седыми волосами, наклонился к его постели.
– Як ты, хлопец? Оклемался? Ну, добре… Вижу, что оклемался, – добродушно произносит он.
– Девочка… Где она? – спёкшимися сухими губами произносит он.
Врач всё понял, похлопал ладонью по его руке и добродушно проворчал:
– Вот ты какой! Тебе чудом ногу спасли, без ампутации дело обошлось, а ты первым делом о девчонках думаешь! В тыл её отправили. Восемь часов тебя на себе по грязи волокла… Воспаление лёгких у неё сильное. Но ты не тревожься, – седовласый врач сжал руку Ивана, почувствовав, что ладонь парня задрожала, – Лизка девка хоть и щуплая, но стойкая. Она-то уж оклемается быстро.
– Адрес… Мне нужен её адрес, – упрямо произносит Иван.
– К своей сестре я её отправил. Дам я тебе адрес, не переживай, хлопец, – доктор вдруг хитро прищурился и с улыбкой спросил, – Хочешь лично ей спасибо сказать? Оно немудрено… Вот какого здорового детину на себе волокла.
– Хочу сказать спасибо, да, – с той же упрямой решимостью ответил Иван.
Ивана перевели в госпиталь в освобождённом от немцев городе. Ларису Нельскую назначили старшей медсестрой, ходила она всегда в военной форме, в юбке, ремнём затянув тонкую талию на гимнастёрке, тёмные густые волосы собраны в строгий, но замысловатый узел. Врачи и пациенты Ларису Ивановну (несмотря на юный возраст, всего двадцать лет, Нельскую звали по имени-отчеству) обожали, за глаза называли «богиней». Те, кто не лежащие, а могли вставать и передвигаться, дарили старшей медсестре букетики полевых цветов, которые она с холодной благосклонностью королевы принимала. Но никому предпочтения не отдавала. А когда Иван начал вставать и ходить после операции, как-то подошла к нему и говорит: «Завтра