Галкин. – И потом, никто не распивает.
– Чего же ты с этими бутылями по вагону носишься, как дурень со ступой?
– У напарника конфисковал.
– Ну? – изумился Беляев.
– Вот тебе и «ну», – сердито произнес Галкин. – Николаич пивка для рывка предложил, а я ему: «Не положено».
– Молодец.
– Сам знаю. Ну-ка…
Потеснив недоумевающего Юдина, Галкин протиснулся в туалет, отвинтил крышку и принялся лить пиво в унитаз. Выражение его лица было страдальческим, но решительным. Как будто он себе собственноручно зуб рвал. Или пулю удалял, полученную во время героической обороны.
В переднем тамбуре, расположенном в противоположном конце вагона, разговор шел не о напитках и не о вентиляционной установке. Там была выбрана тема более увлекательная. Обсуждали ее двое – Антон Новиков и Виктор Титов, вооруженные такими же укороченными «калашами», как те, что находились у Юдина и Беляева.
С первого взгляда Новиков был писаным красавцем – густые черные брови вразлет, тонкий нос с горбинкой, яркие, вечно влажноватые губы. Портили его плохие зубы, тем более что некоторые из них вообще отсутствовали, вынуждая его строить из себя неулыбчивого, немногословного парня. Отчаянно смелый, просто-таки бесшабашный в бою, он до чертиков боялся дантистов, а потому предпочитал лечить зубы сам, то полоская рот какими-то экзотическими настойками, то втирая в десны еще более экзотические мази. Все это помогало мало, а скорее всего и вовсе не помогало.
Общаясь с девушками, Новиков старался не улыбаться и цедил слова так, что казался парнем угрюмым, хотя натура у него была жизнерадостная, живая. Раскрывался он лишь в компании боевых друзей, знавших его как облупленного. От них ему скрывать было нечего, да и незачем.
– Вот захожу я в кухню, а она такая стоит… – Новиков изобразил руками нечто вроде фигурной вазы. – Просвечивается вся на солнце в халатике своем беленьком.
– А под ним? – взволнованно спросил Титов, кряжистый, мохнатый коротышка, у которого волосы росли повсюду, да так густо, что он смахивал на небольшого кривоногого медведя, обряженного для потехи в военную форму.
– А под ним известно что, – усмехнулся Новиков.
– Ничего?
– Почему ничего… Трусы, лифчик, все как полагается. Но халатик-то просвечивается.
– Это хорошо. – Титов сглотнул слюну. – А то моя вон напялит какую-то хламиду байковую и шляется в ней по дому днем и ночью. Я ей: «Дай хоть тебя рассмотреть, Люсь». А она: «Себя рассматривай. В зеркале». А чего я там не видел?
– Ну, зрелище, наверное, выдающееся, – засмеялся Новиков, выставляя на обозрение подводившие его зубы. – Есть на Волге утес, диким мохом оброс.
– Сам ты утес, – надулся Титов. – Щас двину в пятак, чтоб знал.
– Это же песня такая, чудак-человек. – Новиков приобнял товарища. – Народная. Батя любил петь, как выпьет.
– А эта твоя… как ее?.. Она чего поет?
Таким образом бесхитростный Титов решил перевести беседу на более интересную ему тему. В принципе, Новиков не возражал.
– Аглая, –