И никакой ты не старый! Зубы вон – какие весёлые, и ёжик! Так… – мальчишка, за пятьдесят! Я, когда ты за рулём, до смерти боюсь! Носишься,
как «Летучий голландец»! Ну вот, скажи, можно себе представить «Летучего голландца», вьющего гнездо?
Постоялец. А что, плохо вью? Уже печь на камин переделал, скоро воду подведу… Доделаю всё, и цепями тебя здесь прикую. Ты ведь сама не знаешь, чего тебе надо. А я знаю! Хочу, чтобы всё твоё, теперь только моим было: и душа, и тело, и мысли, а моё – твоим.
Мария. Какой жадный! Я ещё в детстве, когда в лапту круговую играли, ни к тем, ни к другим не шла, топала ногой: «Я всехняя»! Вот и в балет пошла…
Постоялец. Ну, иди сюда, «всехняя»…
Мария (истовым шёпотом). Знаешь, ты не верь мне! Иногда даже забываю, что ты рядом, когда задумаюсь очень… Что же это за любовь такая? Может, и нет её вовсе?.. А приворожил ты меня своей, да так, что моей уже и не пробиться! Я ведь только, когда далеко от тебя, или долго не вижу, сохнуть начинаю… Не могу я как ты – до одури, до полусмерти! Раньше б, может, смогла, тогда, в юности. Так её ждала, любви этой! Спать боялась ложиться. Ещё день ушёл, ещё!
Постоялец. И ведь мы всё время рядом жили!
Мария. Я иногда мысленно хожу по нашему двору, тебя высматриваю, того, прежнего…
Мария. У тебя светлой курточки не было, на молниях?
Постоялец. Синяя. Мать пошила ко Дню рождения.
Мария (разочарованно). Нет, не синяя… Может, если б тогда встретились, ничего б и не было?
Постоялец. Нет! Я бы тебя сразу узнал! У тебя глаза… Собачьи. Столько в них…
Мария. Мне все говорят, что собачьи…
Постоялец. Посиди-ка тихонько. (Сажает её рядом.) Что-то опять бок прихватило… Знаешь, а я ведь из-за тебя боль полюбил. Правда! Ведь, когда больно очень, душа меньше ноет! Я, когда на последнюю операцию шёл, просил, чтобы без наркоза делали! Пока по живому резали, хоть чуть от любви этой отдохнул!
Мария. Бедный… А я боли боюсь! Так вот, живёшь без неё, живёшь… И вдруг – как выскочит, как выпрыгнет! Хорошо, хоть знаешь, что пройдёт когда-нибудь… Я думаю, боль – это и есть та самая дорога в мир иной!
Постоялец. Ну, мы-то – пока ещё в этом… И любим!
Мария. (Снимает пушинку с его брови, сдувает с ладони.) Знаешь, я иногда совсем забываю, где нахожусь, куда иду… А ты?
Постоялец. Нет… Я всегда знаю – куда и зачем. Как тебя увидал, сразу понял, что уже люблю! Правда, испугался очень… Всю жизнь ждал, и – вот она! Нарисовалась! (Вскидывает её на плечо и несёт к холодильнику, открывает дверцу.) Кормить тебя буду! Хочешь?
Мария. Нет, я уж – дома…
Постоялец. Тут твой дом, тут!
Мария, потупившись, смотрит в пол.
Постоялец. Тогда, хоть курицу возьми своим оглоедам! Куда мне их пять штук?!
Мария. Ты же знаешь, что нет! (Сползает с его плеча на стул.) Зачем меня подни-маешь? Опять ведь заболит!
Постоялец. Может, я этого и добиваюсь… Всё, иди! (Ворча суёт ей в сумку курицу.) Всё равно некогда готовить. Да и не для кого! Тебя, дурынду, всю жизнь дожидался!
Мария (целуя его в плечо).