где-то на… гм… особенных местах? – Мой голос был вкрадчивым, тон – осторожным.
– Можно и так сказать. – И опять рассмеялся.
Я поймала выпущенные было вожжи собственного воображения и как следует натянула их. Мне вот тут сейчас только неприличных картинок не хватало!
– Так что там насчет «не помню»? – направила я разговор в более безопасное русло.
– Вот не помню, представляешь? А ведь такие вещи люди обычно не забывают. Или, скажем, не могу вспомнить, какая у меня фамилия. Имя знаю, как родителей зовут – тоже, а фамилию – хоть убей, провал. Не помню, откуда некоторые шрамы взялись. Хотя, по идее, должен был бы… И это далеко не полный список.
Я задумалась. А ведь у меня то же самое. Много что ускользало из памяти, я заметила еще во время вынужденного заключения. Правда, собственную фамилию я помнила, но зато многое другое куда-то улетучилось.
– А ты? – спросил меня Джинн.
Я пожала плечами.
– Тоже.
– Тоже не помнишь фамилию?
– Да нет, у меня другие проблемы.
– Например? Не знаешь, откуда взялся твой нож?
Ну вот и как он умудряется одновременно говорить о серьезных вещах и подкалывать меня? Хотя… А действительно, помню ли я?
– Расскажешь? – попросил он уже нормально, бросив на меня заинтересованный взгляд. – Ведь и дураку ясно, что он – одна из любимых твоих вещей. А я не так много встречал девушек, любящих ножи.
На горизонте появилось какое-то темное пятно, и я указала на него рукой.
– Смотри, Джинн. Там.
– Вижу. Летим туда.
И пока мы направлялись к заинтересовавшему нас пятну, позже оказавшемуся небольшим островком, я думала, пытаясь вспомнить, но картинки прошлого ускользали. Как Джинн ухитрился заметить мои метания, не знаю, но он подал мне неплохую идею:
– Попробуй вслух рассказывать, что помнишь, а я буду задавать вопросы – мне кажется, так легче будет восстановить потерянное.
***
По форме нож был скорее мужским, нежели женским. Неширокое надежное лезвие переходило в удобную даже на вид рукоять. Та, в свою очередь, тоже сошла бы за мужскую, если бы была чуть больше, а так, соразмерно уменьшенная, чтобы выглядеть солидно, она прекрасно ложилась в более тонкую и изящную женскую ладонь. Состаренное дерево рукояти пахло чем-то неуловимо диким – лесом, корой, прелой листвой и шкурой животных. И совсем немного – мной. Этот оттенок аромата я улавливала не всегда, но те немногие, кто удостаивался чести потрогать мой фетиш, часто об этом упоминали. Нельзя было перепутать, чью именно вещь ты держишь в руках.
Лезвие я всегда затачивала сама, не доверяя почти священное действие никому, кроме его создателя, но с тех пор, как я жила отдельно, он ни разу больше не касался своего детища. Точильный камень и несколько дополнительных «шкурок» разной зернистости хранились в отдельном ящичке комода и доставались по необходимости. Когда я точила и полировала, дзен накрывал меня всей