спишь в последнее время. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос.
Собственно, о вечной борьбе Фарида с бессонницей во дворце знала каждая собака.
– Сплю, как кажется, не меньше чем обычно, ваше величество, – уклончиво ответил он.
– Вот именно. То есть мало и плохо. Постарайся выкроить сегодня немного времени для отдыха. Работа на износ и в переутомлении не нужна ни мне, ни тебе.
Фарид опустил глаза.
– Как угодно вашему величеству.
Пустельга положила руку ему на плечо. От простого этого жеста в душе у Карины заверещал противный ревнивый голосок: «Это я твой ребенок, а не он!» И девушке сразу стало стыдно. Ее папа и мама растили Фарида как родного после смерти его родителей: в роду Сибари не осталось никого, кто мог бы за это взяться. Если кто-то во дворце и заслуживал привязанности Карининой матери, так это он. И все же зависть до конца не утихла, даже когда, напоследок почтительно поклонившись Пустельге и стрельнув в Карину ободряющим взором, управляющий удалился.
Несколько минут прошло в молчании. Карина едва подавляла желание забарабанить пальцами по столу. Ей столько всего хотелось сказать, но… с султаншей не заговаривают, не будучи спрошенными. Сегодня Пустельга оделась просто – в черный кафтан, расшитый красным цветочным орнаментом. Из драгоценностей на ней было лишь серебряное кольцо с печатью – эмблемой родной для нее Земной Сигизии, которое мать никогда не снимала. Но даже в таком виде она излучала ту непобедимую царственность, которой сама Карина так часто старалась «овладеть», но у нее не получалось.
В тот миг, когда безмолвие стало уже совсем невыносимым, Пустельга наконец поднялась со своего кресла и прошла вперед мимо дочери.
– Пойдем.
Карина последовала за ней в глубь сада. Сопровождало их, не считая глухого гула праздничных гуляний по случаю кануна Солнцестоя, доносящегося со всех концов Зирана, лишь воркование птичек-козодоев под сводами большого навеса. Упорное молчание матери вселяло в сердце Карины бо́льшие страх и тревогу, чем любые упреки. Со словами она управляться умела хорошо, а вот такого зверя, как тишина, укрощать не научилась.
Вместе они остановились возле широкой чаши фонтана в форме солнечного луча. В его ласковых водах отражалось небо раннего вечера. Пустельга присела на край фонтана и знаком пригласила Карину сделать то же.
– Я слышала, сегодня ты была в «Танцующем Тюлене».
Принцесса застыла, прикидывая, не расставляют ли ей какую-нибудь хитроумную ловушку.
– Была.
К Карининому изумлению, мать в ответ слегка улыбнулась, отчего лицо ее сразу помолодело.
– Там все так же отвратительно, как в те годы, когда твой отец ходил туда наигрывать свои песни?
– Полный мрак и грязь. – Голос девушки выдал ее удивление.
Пожалуй, впервые за много лет мама заговорила с ней о Баба, и она растерялась, не зная, как оценивать это скрытое сообщение, и тем более не понимая, что могло заставлять ее родителей посещать беднейшую,