тем отлив почти закончился, в последних ручейках с незримым током воды, преодолевая перекаты, всплёскивают какие-то почти прозрачные рыбки, спеша подкормиться мошкарой перед тем, как уйти с водой на глубину. Мимо меня, небрежно скользнув по ноге, протягивается небольшой угорь, торопясь закупориться в норе; он переждёт отлив, замуровавшись в ил.
Цапли, таившиеся в гуще зарослей, внезапно, как обвал, тяжело хлопая крыльями перелетают с одного дерева на другое. Кто их там вспугнул? Остаётся сидеть лишь невозмутимая выпь, подозрительно косясь на меня жёлтым пронзительным глазом, я ей, видимо, создаю помехи.
Бестолково галдя, то надо мной, то над Юрой или Славкой носятся вороны; чем не пойму, но мы явно и им мешаем. Может быть, это их охотничий участок? И они всеми силами стараются прогнать нас, особенно досаждая, когда я, согнувшись, пытаюсь что-нибудь сфотографировать. Но стоит направить на них объектив, как они сразу валятся на крыло, пикируют в заросли, и низом испуганно разлетаются кто куда, но, посовещавшись в стороне, снова собираются в стаю и, сделав пару кругов, с гвалтом атакуют кого-нибудь из нас.
Метрах в пятидесяти от меня, на протоке торчит высокий шест, чуть подальше ещё несколько. Шесты наискосок пересекают протоку – вероятно, какое-то рыбацкое приспособление. Сквозь склонившиеся над водой ветви мангров вдалеке я различаю лодчонку с рыбаками, растягивающими сеть между гундерами, так называют подобные шесты на Азове. Как у нас бакланы, здесь эти шесты для рыбалки и отдыха используют какие-то горбоносые нахохлившиеся рыбоеды. Возле шестов даже в самый большой отлив вода не убывает и очевидно там собирается вся рыба перед тем, как скатиться в море и возвращаясь из него.
То одна, то другая птица, высмотрев добычу, срывается с шеста, плюхается в воду, вздымая сноп брызг, выныривает, и, тяжело поднявшись с воды, снова усаживается на прежнее место. Отряхнувшись, растопыривает крылья для просушки и, грозно оглядевшись, соря чешуёй, рвёт трофей, разбрызгивая капли воды.
УДЕБНЫЙ ЛОВ ПРЫГУНОВ
Как только мы ни ухищрялись, но поймать переофтальмуса так и не смогли. Расстилали сетку даже под мангровым деревцем, предполагая, что если со всей силы его тряхнуть при помощи заранее привязанной верёвки, рыбёшки, как переспелые абрикосы, посыпятся вниз. Но не тут-то было. Переофтальмусы, играя с нами в кошки-мышки, заскакивали на какие угодно деревья, только не на те, под которыми мы расстилали сеть.
Тогда, плюнув на предрассудки и стоически перенося насмешки, перед следующим выходом в мангры Слава наловил всевозможной живности, начиная от ленивых судовых тараканов и молей до сухопутных богомолов, бабочек, кузнечиков и крупных, в чёрно-жёлтую полоску, пауков. И вот, нахлобучив панамку, наш рыболов расположился на коряге в жидкой тени мангра.
– Прыгун – это рыба, – констатировал он, – а всякой приличной рыбе положено ловиться на крючок!
Жаль,