и прилавки теперь – наши с ним кафедры.
А дома мама уже нервничает, ждет сыночка, и через полчаса говорит:
– Иди, узнай, что там… как там у него?
И часам к двум… Вроде бы его мотороллер застучал? Ага, приехал. И уже сидит на ступеньках в коридор, рассказывает:
– Остались у меня последние огурцы здорове-енные, сложил их на прилавок в кучу, собираюсь домой, а тут подходят две бабы деревенские, смотрят, смотрят на них, а потом одна и спрашивает: «За сколько отдашь-то?» «Да берите даром» – отвечаю. Нет, не берут, а от огурцов глаз не отрывают. Я опять: да берите! Тогда та, что постарше и говорит: «Давай, кума, возьмём. Хоть огурчиков наядимси.» – И смеётся: – А вчера старуха подошла… ну, точно с картины Рембрандта! И сама черная, и одежда черная, а лицо го-орестное! Попросила огурчика, а я говорю: «Да берите любой». Посмотрела, посмотрела на меня, отвернулась и пошла.
– Подумала, наверное, что пошутил.
– Да я догнал её, дал несколько штук.
Ну, еще бы, как же ты мог не дать?
Конечно, стесняется Виктор продавать, но в тоже время базар для него в какой-то мере и развлечением. Как-то рассказывал: идет баба вдоль рядов, за ней пацан лет шести тащится и гугнявит, дёргая за подол: «Ма, ну купи лучкю-то, купи»! Та вначале вроде бы и не замечает его, но вдруг останавливается и рявкает: «Мо-олчи, змей, сластена»!
А теперь мама сидит на ступеньках и, опершись на лыжную палку, слушает сына, улыбается:
– Ох, и как же я страдаю, как страдаю, когда ты на базар едешь! – И губы ее подергиваются. – В следующий раз сама поеду. И не держи, и не упрашивай.
– Не-е, матушка, – смеется, – ты уже своё отъездила, больше не пущу тебя. Меня, наверное, бабы и так засудили: как, мол, не стыдно матку мучить!
А она смотрит на него с любовью и я слышу:
– Ох, сколько ж горя он мне приносить!.. и сколько радости.
Я ухожу на огород, оставляя их вдвоем и думаю: да, жалела мама нас со старшим братом, да, была заботлива и самоотверженна, но и только, а вот Виктора… Только при нём вот так загораются ее глаза любовью и радостью.
…Жили мы огородом. Выращивали рассаду, зелёный лук, редиску, раннюю капусту, огурцы и мама всё это продавала, так что весна для нас была, как и для всех «тружеников полей», самым напряжённым временем года. И до сих пор – в памяти: наконец-то земля подсохла, согрелась и Виктор вытаскивает из коридора своего Гошу – плуг собственной сборки, на котором собирается пахать огород и который собирал всю зиму. И где доставал детали? О всех не знаю, но какие-то находил на городской свалке, ибо в те времена с металлом не считались и выбрасывали. Оттуда же как-то привёз и несколько металлических ёмкостей, которые из колонки и по ночам, (чтобы днём не мешать соседям) наполняли водой, а днем поливали всё, что нужно. Согревающим воспоминанием живет и до сих пор такое: тёплый весенний вечер, мы еще хлопочем над парниками, поливаем