сел у лицевой стены на лавку, спиной к окнам, и стал ждать.
Дверь отворилась, и, чуть согнувшись, в комнату вошел вольноопределяющийся. Приложив руку к папахе, он отчетливо отрапортовал:
– Ваше благородие, честь имею явиться, охотник Йовичич Моран Николаевич, назначенный во вверенную вам третью роту. По приказанию командира полка.
– Ну, здравствуй, боец.
– Здравия желаю, ваше благородие!
Сулицкий внимательно смотрел на добровольца. Руку у козырька держит неправильно. Лодочкой. Но что за ручка! Маленькая, нежная, с длинными, изящными, породистыми пальчиками. Папаха надета с чисто-женским изяществом. Сидит безупречно. Лицо… Мальчик. Но какой красивый. Брови темные, тонкие, точно очерченные. Глаза глубокие, большие, с длинными густыми ресницами. Видно, уже в дороге она страдала и терпела лишения и неудобства – под глазами виднелись синяки. Но даже с ними, глаза выглядели прекрасно. Все черты лица были мягкими и нежными. Овал лица был четким, без загара, кровь приливала к нему, наполняя щеки пурпуром. Губы тонкие, розовые, покрывают ряд ровных и чистых зубов. Да, красавица во всей красоте своей молодости! Когда отвечает, морщинка ложится на переносицу и делает лицо очень мило озабоченным. Как хороша должна была быть эта морщинка, когда к ней и на неё набегали со лба пряди волос.
Шинель подогнана аккуратно. Грудь, должно быть, забинтована, её не видно. Талия слишком тонкая, бедра широковаты, а ноги даже в тяжелых, больших сапогах слишком малы. Сложена она, скорей всего, идеально. Длинная, тонкая, стройная. Афродита… А так, издали… Первое впечатление, особенно с этими остриженными волосами – мальчик, очень юный, лет шестнадцати, очень хорошенький, но мальчик.
Глаза серьезные, умные, вдумчивые, и при всей их красоте, были совсем не женскими. Темный тучи чернели в глазах, выжигая искры и молнии, были они временами почти злые, сердитые. В них читалась решимость. Решимость в таком нежном и слабом, на вид, теле.
Все это наблюдал и замечал Яков Александрович, пытливо вглядываясь в нового члена своей роты, а мысли вихрем неслись в его голове. Он ставил вопросы, и получал ответы. Ответы мчались быстрым потоком и подсказывали ему многое, что было скрыто.
– Опусти руку! Что же, ты серьезно решил служить у нас в полку?
– Так точно, ваше благородие!
– А готов ли ты ко всем трудностям нашей нелегкой службы?
– Так точно.
– Придется часто не спать ночами. Иной раз придется, быть может, даже в мокрой и грязной одежде, неделями не снимаемой, сидеть в окопах… Этого ты не боишься? Ты же ещё так молод.
– Мне двадцать один год!
– А пуль, а снарядов, а ядовитых газов, а штыка немецкого, а смерти ты не боишься?
Доброволец усмехнулся, и перламутр зубов сверкнул из-под его влажных губ. Милая ямочка легла у щеки, и опять лицо стало женским. Славным девичьим лицом. Лицом избалованной красавицы, лицом кокетки,