ореолом – оно горело, словно глаза демона. Но в размышлениях мага не было ни света, ни огня пожара, ни перехода к темноте, которая скрывала будущее. Он, словно слепец, бродил среди теней памяти, искал всюду, но напрасно. И все его воспоминания были переполнены золотом и блеском, дни триумфа, которые были подкрашены мерцающим пламенем, темно-красным и фиолетовым из имперских лет. Но кругом был холод и туман, а весь огонь превратился в угасающие, едва тлеющие угольки. Потом Малигрис стал искать среди воспоминаний юности, обратившись к туманным, далеким, невероятным годам, где перед ним горела лишь одна звезда – единственное воспоминание, все еще искрящееся от блеска – воспоминание о девушке Нилисе, которую он любил в те дни, когда жажда познания некромантии затопила его душу. За десятилетия жизни, переполненной различными заботами, сверхъестественными событиями и опасностями, он почти забыл об этой Нилисе. Но теперь вспоминая это стройное, невинное дитя, которое он любил в молодости, когда еще был строен и молод и бесхитростен – девушку, которая неожиданно умерла от загадочной лихорадки незадолго до того, как они должны были сочетаться законным браком, маг помрачнел, стал больше похож на призрак, а в глубине его ледяных глаз зажглись огни, подобные свету язычков пламени мертвецкой. Мысленно он вновь стал молодым – юнцом, бродившим по долине Мерос, вдоль потока Земандера вместе с очаровательной Нилисой, наблюдая за рождением летних звезд в небесах, за потоком, за блеском глаз его возлюбленного.
А потом обратившись к демонической гадюке, проживающей в голове единорога, Малигрис заговорил с низкой, монотонной интонацией, словно размышлял вслух:
– Гадюка, за много лет до того, как ты поселилась в этой голове единорога, чтобы жить рядом со мной, я знал одну девушку. Она была прекрасная и в то же время хилая, как орхидея из джунглей и умерла, как умирают орхидеи… Гадюка, ты знаешь, я – тот самый Малигрис, сосредоточение всех тайных знаний всего запрещенного, что есть в земле, в воздухе и в море относительно солнечных и лунных демонов. А вот что касается мертвых? Интересно, если я пожелаю, разве я не смогу завести себе девушку вроде Нилисы, такую же юную и красивую, и держать ее вдали от могилы? Она могла стоять бы здесь передо мной в вечерних лучах этого осеннего солнца.
– Да, господин, – ответила гадюка голосом с тихим шипением, от которого мурашки по коже шли. – Вы – Малигрис, и все волшебство, вся мощь некромантии подчиняется вам, все заклятия и пентаграммы известны вам. Если хотите, то отыщите эту девушку – Нилису – среди мертвых, вызовите ее, и тогда вы сможете созерцать ее, а с помощью колдовства вернуть ей очарование, какое было у нее до поцелуя кладбищенских червей.
– Гадюка, но будет ли это правильным… не потеряю ли я что-то при этом? Не произойдет ли что-то о чем я буду потом долго сожалеть?
Гадюка, казалось, заколебалась. А потом медленно и печально прошипела:
– Малигрис может делать так, как пожелает.