привыкшие питаться
Горячей кровью своего творца.
Артюру Рембо
Зеленая фея[3] сказки
Шептала, дремал малыш,
И фавном зеленоглазым
Он обольстил Париж.
Поэту большого света
Мещанский уклад не мил,
С движением вниз кометы
Паденье свое сравнил.
Запретного плода соки
Не дарят хмельной восторг.
Не лучше ли на Востоке[4]
Вести запрещенный торг?
Созвучия с губ бесцветных
В бескровный ноябрь в бреду[5]
Ронял, воскрешая лето
И счастье свое в Аду[6].
Кредо
Посвящается Жану Кокто[7]
Не страшно показаться вором
В попытке Красоту настигнуть,
И виртуозно в разговоре
Менять сюжеты, как пластинки.
Оттачивая ум и жесты,
Не знать сомнений и покоя,
Едва добившись Совершенства,
Бросать и браться за другое.
Соревноваться с Сарасате[8]
В игре, владея скрипкой Энгра[9].
Обманом вырвать у заката
Кроваво-золотой оттенок.
На волю отпуская разум,
Исчезнуть в пропастях театров.
Накинуть плащ легенд и сказок,
Лицо под маской Смерти[10] спрятав.
Нотр-Дам в огне
Трагична, как греческий хор, многолика
Толпа потекла к реке.
Рождаются сплетни, разносятся крики:
«В огне Нотр-Дам! В огне!»
В дыму задыхается приговоренный
Собор, ощутив родство
С красавицей Средневековья, сожженной
За гордость и колдовство.
Над пламенеющей готикой небо
Расплавлено, как металл,
Надломленный шпиль, как подрубленный стебель,
Качнувшись, на площадь пал.
Для феникса смерть равносильна рожденью:
Века проведя во сне,
Внезапно свободу и оперенье
Обрел Нотр-Дам в огне!
«Сад наслаждений»[11] Босха
Распахнут, словно двери крипты[12],
Наполнен, как нутро граната,
Запретом (плод?) отмечен – триптих,
Изъеденный червем распада.
Ад пасторален. Рай бледнее,
Чем сад земной. Плоть пожирая,
Стада толпятся. Жизнь имеет
Конец, в отличие от рая
И ада. Лики и личины
Святых ущербны. Сонмов, скопищ
Движенье стройно. Различима
Гармония в любви чудовищ.
Людвиг[13]
Восторженный, эксцентричный,
В себе, как в покоях, замкнут.
Зачем короля обличье
Примерил строитель замков?
«Дадим торжества на зависть!
Политика