с башенками.
– Че-ла-эк… Шампанского! – немедленно донеслось из распахнутого окошка вокзального буфета.
Митя с отвращением передернул плечами. Перрон покрывал слой шелухи от семечек, без которых здешние обыватели, похоже, жизни не мыслили. Зато «общественная ретирада»[11], помеченная характерным кирпичным крестиком на фронтоне, была новенькой и на удивление чистенькой – никаких тебе ароматов. Митя поморщился все равно: сладкий воздух, нарядный вид вокзала – все оскорбляло его. Это место – пустыня, без настоящих людей и жизненного смысла, а любая капля красоты и добра не уменьшала, а лишь увеличивала Митины страдания.
Из вагона третьего класса опрометью выскочила расхристанная баба – и ломанулась сквозь кусты прямиком к «ретираде».
– Надо же, какой тут народишко цивилизованный.
Баба настороженно огляделась и… задрав юбку, уселась за кустами прямо у стены «ретирады». В шаге от двери. Звучно зажурчала. Вскочила, одернула юбку… увидела над входом выложенный из кирпичей крестик… мгновение посомневалась… и на всякий случай размашисто перекрестилась на вокзальный нужник.
Митя сдавленно хрюкнул… и не выдержав, захохотал, уронив голову на руки.
– Что, сударь? Обсмеяли вовсе посторонних вам людей, о которых ничего не знаете, и веселитесь? – раздался звонкий от обиды голос. Слова сопровождались звяканьем.
Митя обернулся, в очередной раз окинув долгим взглядом реалиста… как его, Гришу? Вид Гриши нынче был особенно восхитителен: к слишком короткому для эдакой орясины мундирчику прибавился дорожный чайник в руках.
Видно, взгляд был выразительный – Гриша попытался спрятать чайник за спину, спохватился, выставил его вперед – точно пистолет в поединке.
Митя задумчиво посмотрел на почти упершийся ему в грудь «носик». Гриша отдернул руку с чайником – и разозлился еще больше.
– Какая ж она посторонняя? Мы с этой бабой уж почти родня… хоть она об том и не знает. – протянул Митя, наблюдая как щеки Гриши покрываются красными пятнами.
– Какая еще… баба? – зло процедил тот.
– Вон та. – любезно пояснил Митя, кивая на вылезающую из кустов бабу.
– Не вижу в ней ничего смешного! – отрезал Гриша, явно намереваясь развивать скандал дальше.
– А в ком видите? – заинтересовался Митя.
Его vis-à-vis открыл рот, намереваясь разразиться гневной тирадой… и тут же его торопливо захлопнул – аж звук хлопка слышен был. Только лицо еще больше налилось краснотой, да в глазах застыли злые слезы. Объявить смешным самого себя и переживать Митины комментарии ему определенно не хотелось.
«Все же понятливый! – почти с умилением подумал Митя. – Оказывается, чтоб по-настоящему измываться над человеком, у того должно быть хоть немного ума. Дураки к тонкому яду издевок нечувствительны».
Выходит, оскорбления от свитских в Яхт-клубе – показатель его, Мити, недюжинного умища? Почему ж этого умища хватает лишь на