свои дела, свои взлеты и падения.
На этом вопросе их разговор, как правило, заканчивался. Хотя внутренний голос Жан-Жака и продолжал отчаянно кричать: «А ведь мы могли бы быть вместе! Радоваться мгновениям и заботиться друг о друге! Открывать уголки неизведанного нами мира! Я бы отдал тебе все… зачем ты отвергаешь мою любовь?!». Молодой человек все чаще и отрешеннее смотрел вдаль. Полина замечала эти грустные глаза, но ничем, кроме сочувствия и жалости ответить не могла. Мысленно она полагала: «Наверное, лучший способ прекратить его агонии – отдалиться как можно дальше…». Хотя, если копнуть поглубже, то порою она чувствовала голод в нижней части живота при мыслях о нем. Иногда она засыпала, думая о нем. Периодически ей не хватало его объятий. Но чаще ее занимали совсем другие дела.
По нарастающей шли неспокойные времена, как у Жан-Жака, так и у всей Москвы. На улицах откровенно слышались перестрелки, Андрей по соображениям безопасности стал встречать жену по вечерам, а Жан-Жак… Жан-Жак одиноко провожал их глазами. Это был «не ее мужчина», как однажды выразилась про мужа Полина, но «он был, так и пусть будет».
Жан-Жак даже пытался взять ее сердце ревностью. Как-то раз зачем-то намеренно соврал, что женился… но она отреагировала спокойно, с достоинством, по-приятельски. И еще больше отдалилась. Он не знал, что задел ее чувства, а она не знала, как он был подавлен. С каждым холодным днем они общались все реже и реже.
Его гордыня шла в ногу с ее одиночеством. Когда Жан-Жак перестал набирать ее номер. Балерина забывала о нем. Через какое-то время он, обугленный своей агонией, возвращался к ней. Но вновь слышал безжизненное: «Как дела?». Иногда он признавался, что не может без нее, что по-прежнему ее любит, а она молчала или отвечала, что у нее и так есть проблемы, не вдаваясь в подробности. Они все глубже растворялись в молчании.
Дела у Полины обстояли и вправду незавидно. Мужу стали угрожать на работе и в итоге вынудили уволиться. Поиски нового дела затянулись, и кормильцем семьи невольно стала жена. Ей же сообщили, что во всех старых постановках меняют состав. В новых списках фамилия Дорова почти нигде не значилась. Клиенты стали уходить с занятий: ни у кого не было денег. Поля старалась воспользоваться любой возможностью, чтобы остаться в балете. Роман за романом, интрига за интригой – настанет время, когда она почувствует полнейшее опустошение и тотальное одиночество, доживая день за днем со стойким терпением, которое у настоящих балерин не кончается никогда.
Жан-Жак прогорел и разорился. Он устроился учителем английского языка в школу, и зарплаты едва хватало, чтобы оплачивать одну единственную комнатку, в которой протекал потолок и летал запах плесени. Он ненавидел английский, и ему было сложно находить подход к столичным детям. У многих из них родители были замешены в криминале, что отражалось на детском характере. Жан-Жак слоями надевал на себя жизненный опыт, но в душе оставался все тем же ранимым мальчуганом, подбитым фразой: «Тебя не поймут!». Его действительно не понимали. И не принимали. И он много страдал.
Вечный