как новая способность у них открылась взамен утерянной. Это все, конечно, были догадки, в которые Боб не верил. Но почему-то именно сейчас он сам ощутил от подконвойных, увидел в их глазах настоящую ничем необоснованную надежду.
Боб набрал полную грудь воздуха и быстрыми шагами затопал по лестнице вниз. Роза и Ной еле успевали за ним. Они не очень понимали, почему доктор ускорился и что собирался сделать. Единственное, в чем они почему-то точно были уверены: этот человек их не убьет.
Перед детским отделением он остановился, будто снова засомневался: а стоит ли вот так пускать свою жизнь под откос.
«Боб, давай, как пластырь оторвать! Просто возьми и сделай это, а думать будешь потом. Ты справишься!» – убеждал себя он.
Большой мускулистой рукой доктор открыл железную дверь детского отделения, за которой стоял десяток кювезов с кричащими малышами. И только один ребенок не плакал, а молча, с интересом разглядывал этот мир. Из живота у него торчала трубка, в которую поступала питательная смесь. Боб удивился этому взгляду. Он вдруг точно осознал, что за Лео нужно бороться.
Врач взял Розу за руку и подвел к нему. Она тут же заплакала.
– Отвлеку медсестру. Пять минут, – он повернулся к Ною, который не мог оторвать глаз от сына. – Смесь, трубки, мальчик. Коридор до выхода. Кладовка за прачечной.
Боб двинулся к кабинету медсестры, которая через окошечко наблюдала за младенцами. Роза и Ной переглянулись и, как только дверь сестринской закрылась, начали собираться. Им хватило двух минут, а затем они шмыгнули в коридор и добежали до кладовки. Когда они посмотрели на сына, тот уже крепко спал.
15 апреля
Сейчас я очень сильно вас удивлю, но иногда мне, неговорящему, обиженному, запуганному кажется, что, в какой-то мере, наш мир заслужил то, что получилось. И режим этот проклятый, и казни, и, черт подери, даже этих тварей у власти. Мы же сами шли к этому режиму. Вряд ли, конечно, цель, которой мы добились, была видна издалека. Но если отмотать на много лет назад и проанализировать, то все вполне логично.
Итак, сначала была демократия, причем, почти везде. И это считалось благом. Планета состояла из длинных нитей, по которым люди могли общаться, находясь на разных полюсах. Никто никому не затыкал рот. Говорить можно было что угодно, а главное, тогда, когда ты этого хочешь. Иногда я думаю, что во всем виновата сраная демократия, которую подавали под соусом свободолюбия и всеобщего равенства.
Говорить можно было все. Да. Но не всем это нравилось. Поэтому вокруг были одни конфликты: правые против левых, белые против красных, верующие против атеистов. Но больше всего, конечно, воевали огромные государства. Они делили людей, территории, сферы влияния, природные ресурсы, из года в год становясь все злее и злее. И как бы да, в целом, мир был миром. Но оказалось, разрушить его было проще, чем карточный домик.
Тогда людям часто показывали кино, описывающее разные варианты развития цивилизации. Особенно в чести были фильмы-антиутопии про мир будущего после ядерной катастрофы