Кого в результате стечений обстоятельств вдруг вознесло на самый верх из низов. И этот выскочка из плебейского сословия (не трудно было догадаться, на кого он тут намекал и ставил в пример – на Катона, выходца из плебеев), подспудно догадываясь и понимая, что всё с ним случившееся временно и результат игры Фортуны, где его в любой момент могут сбросить обратно, откуда его и подняли, начинает брать от жизни всё, до чего дотянется его взгляд и руки, ни в чём не сдерживая себя.
– А вот мы, представители самых древних родов империи, патриции, на ком держится его государственность, – продолжил говорить Цинциннат после того, как перевёл дух, – за редким исключением знаем, что мы здесь навсегда и это ведёт к умеренности нашего отношения к жизни. – Сказал Цинциннат и на этом моменте своим выразительным в лице видом пошёл в разрез собой же сказанным – его физиогномика лица оскалилась до внешней выразительности и нескрываемости, и была готова изойти пеной бешенства. Ну а причиной всему этому его самовыражению послужил подход к нему Либерала Овидиуса, трибуна.
И этот Либерал Овидиус так сблизился с Цинциннатом не для того, чтобы из напускной вежливости проявить уважение к лицу, представляющему инструментарий власти (а так-то он его нисколько не уважает и не любит), а он захотел насмешкой унизить сего достойнейшего мужа. К чему он и приступил при подходе к Цинциннату.
– Есть у меня к тебе, Цинциннат, предложение насчёт будущих выборов. – Так, как будто за между прочим, говорит Либерал Овидиус, заставляя Цинцинната сжимать челюсти от злобы. И от него слова ответного не дождёшься, он только кивком даёт понять, что слушает это предложение Либерала Овидиуса.
– Шансы быть выбранным народом у тебя ничтожны, – смеет такое заявлять вслух Либерал Овидиус с насмешкой в лице над Цинциннатом и над всей системой выборов, – вот я и решил пойти навстречу тебе, человеку не первой свежести и не молодому, кто из-за всякой мелкой неудачи, того же проигрыша на выборах, – ну не хочет тебя видеть своим представителем наш мудрый римский народ, ему подавай молодых и энергичных как я, – легко может впасть в маразм в самом лёгком случае, а так-то тебя запросто может схватить предсмертный припадок, и предложить бросить жребий, который и решит, кто из нас займёт должность претора. – Либерал Овидиус на этом месте закрывает свой грязный рот (и не только из-за ношения в нём такого дерзкого качества слов, а он в него только что поел чего-то липкого и всего его перепачкавшего) и с насмешкой в лице ждёт ответа от переполнившегося негодованием и возмущением Цинцинната.
И что спрашивается, это сейчас такое было со стороны Либерала Овидиуса, если не провокация. Что и решил думать Цинциннат, с каждым разом всё больше недоумевая над тем, как такие люди как Либерал Овидиус ещё хотят живыми на этом белом свете.
– Как говорил Юлий Цезарь, жребий уже брошен. – Процедил сквозь зубы Цинциннат.
– Как знаешь, дорогой Цинциннат. Потом не плачь,