быстро разлила в огромные эмалированные тарелки какой-то овощной жиденькой похлёбки, которая, не смотря на свой сомнительный вид, пахла просто волшебно. Я сразу вспомнил, что не ел больше 8 часов. И какой же это праздник, вспомнить, что ты жутко голодный, в тот момент, когда тебе предлагают вкусно поесть.
И вот, мы увлечённо стучали ложками по потрескавшейся эмали старых тарелок и тем напросились на добавку. Кит, сидящий левее меня, рассказывал о своих раскопках. Справа, между мной и Лесей, периодически появлялась Лиза и подкладывала нам в тарелки. Остальные по кругу, ПашА, Тоша, Ночь, слушали молодого археолога, заворожено глядя на живые язычки пламени.
Вечер накрыл долину быстро. Никто не заметил, как сумерки усыпили море, и оно, сонное, тихо шелестело волной, перебирая мелкие камешки у кромки пляжа. Когда подбрасывали дров, огонь становился ярче и тёплым светом касался набегающей воды, и она от этого вздыхала и смущённо отбегала обратно к морю. Было тепло и тихо.
Прошло пару часов. Все уже утомились разговорами и просто сидели, уставившись на огонь. И в этой тишине в темноте звонко послышалось шуршание шагов по гальке. На самом краю светлого круга показалась фигура беглеца Кнута.
– Пота-ап… – тихо позвал он. – Ты… это… Прости меня за стул. Разозлился я.
Потап открыл глаза и грозно скосил их в сторону просителя. Недовольно поджал губы и с полминуты смотрел на Кнута, который смиренно ждал своей участи.
– Садись – тихо приказал Потап без видимых признаков милосердия.
Кнут тут же повиновался и сел как можно ближе к огню между мной и Китом. От него пахнуло свежими водорослями и одиночеством. Он жадно потянулся к тёплому огню нашей компании. А Потап снова закрыл глаза и чему-то улыбнулся сам с собой. Может он посчитал себя победителем в этой ситуации, а может ему и без этого было хорошо сидеть тут. Никто не спрашивал его об этом. Да он, судя по виду, и не нуждался в обсуждении своих чувств.
И снова тишина, наполненная нашим покоем, шелестом волн и треском белеющих под напором пламенного жара дров. Редкие слова произносились шёпотом. И только те, без которых не обойтись. В остальном, слушали тихие голоса своей поющей изнутри души. Где ещё их можно было услышать так близко?
И мы так долго проживали этот прекрасный момент, что сил у нас с Лесей ставить палатку для сна уже не осталось. Далеко за полночь, когда где-то за горой только начал угадываться прозрачный лёгкий свет нового утра, все стали расходиться. А мы с Лесей кинули на гальку пенки и, укрывшись одолженной палаткой, утонули в своих счастливых снах.
Спал я беспробудно, и снилось мне под шелест волны что-то очень хорошее. Только в невзрачной серости утра я, улыбаясь, медленно выплыл из своих снов, потому что услышал странный звук. Где-то над нами, среди колючих кустов на обрыве, тягуче, в нос, мужской голос непрерывно тянул «ОМ». Короткое «О» удивлённо вырывалось после небольшого вдоха, и тут же запиралось губным «М», которое в свою очередь, в самой кульминации, казалось звенело от