честь сущего ангела, матушки этого недомерка Пшика Моро.
Видит бог, уж это таки заставит ее оттаять.
Свою натуру Ридженс знал достаточно хорошо и понимал, что он уже на пути к одержимости этой каджунской девчонкой. Девчонкой? Ха, да она взрослая женщина, у которой вышел срок годности и нечем похвастаться, окромя сынка-идиота, а его Хук считал скорее обузой, нежели ценностью.
«Так недолго и умом повредиться, сынок, – говорил он себе. – В конце этого пути только боль».
Однако Ридженс не мог сдержать в узде устремления, и дело отнюдь не в физической их стороне. Для этого было полным-полно хибар со шлюхами, куда он постоянно наведывался. А вот интерес к Элоди Моро был рассчитанным на несколько более долгосрочную перспективу.
«Да она должна небеса благодарить, что такой мужик, как я, вообще на ней взгляд задерживает», – повторял себе констебль Хук по несколько раз на дню, что, впрочем, ни на каплю не уменьшало раздражение от того, как продвигались его ухаживания. Ему хватало ума уловить психологию ситуации – а именно, что он страстно желал того, на что не мог наложить лапы, – но знание это ничуть не умаляло его желания.
«Может, если бы она не отшила меня вот так на людях. Глядя сверху вниз, как будто я ей крыса, которая с реки приползла».
Женщины отвергали Ридженса и раньше, однако часто пересматривали сие решение, когда он подходил к ситуации по-другому, например, в четыре утра в темном переулке. Черт, да один раз ему даже говорить ничего не пришлось: свистнул немного фальшиво, склонил голову набок – и готово.
Но Элоди… в Элоди куда больше стали. А каким она смерила его взглядом в баре первый раз, тогда они столкнулись вне участка. Когда Ридженс вошел, она сидела, сгорбившись над кружкой кофе, до сих пор одетая в медицинскую форму после смены. Хук только глянул и подумал: «Элоди вся умаялась, авось даст слабину». Так что он подошел эдак вразвалочку и небрежно бросил: «Доброго утречка, сладкая. Помнишь меня? Звать Хук, и я б присунул тебе свой крюк».
Пошло до ужаса, однако Ридженс не привык идти к цели сладкими речами. Обычно прокатывала любая избитая фразочка. Но не в этот раз. Элоди подняла голову так, словно та со всеми несчастьями внутри весила тонну. Уставилась на него глазами цвета шоколада и прямо перед всей завтракающей братией ответила – чуть громче нужного. А сказала она следующее: «Констебль, я всю ночь соскребала дерьмо старика с гипоаллергенного наматрасника, и лучше я буду всю жизнь заниматься ровно тем же, чем позволю вам что-либо мне присунуть».
Замечание вышло, безо всяких сомнений, остроумным и едким. Парни в «Жемчужине» чуть животы не надорвали от хохота, и Ридженс ретировался, сверкая багровеющей шеей. С тех пор Элоди, бывало, говорила вещи поприятнее, однако Ридженс по-прежнему чувствовал под воротом тот жар.
Глава 2
Пшику часто казалось, что в отношении удачи его сильно обделили. Всем везло ну хоть немного, всем матушка-природа подбрасывала кость. Пшику же достался