Но чего бы я хотел, так это перемирия. Вам не нужно дружить с Алиенорой. Даже я, глупец, потерявший голову от любви, как вы говорите, не прошу об этом. Но я прошу неизменно оказывать Алиеноре уважение, подобающее ей по титулу и как моей жене, если только такое возможно. Вам это ясно?
Матильда ничего не ответила. Она смотрела на сына с бесстрастным выражением лица.
– Я жду, – любезно проговорил Генрих.
– Хорошо, – процедила сквозь зубы она. – Я постараюсь встречаться с ней как можно реже.
– Насколько я понимаю, Алиенора сама больше не захочет вас видеть, – ответил Генрих.
– Мне очень жаль, Алиенора, – сказал Генрих, забираясь в кровать и заключая жену в объятия. – В особенности жаль, что моя мать решила отравить своим ядом наше воссоединение и мое знакомство с малюткой Вильгельмом. – Он поцеловал ее. – Малыш такой замечательный. Как две капли воды похож на меня.
– Я люблю тебя, Генри, – проговорила Алиенора, чувствуя собственную уязвимость.
Герцогиня положила голову мужу на грудь, и ощущение его силы принесло ей утешение. А потом она начисто забыла о Матильде, потому что знакомая волна страсти прошла по всему ее телу, и она отдалась сладостным ласкам мужа, хотя это и длилось недолго. Генрих, истосковавшийся по ней за долгие месяцы, быстро перешел к делу.
– Господи, как хорошо снова владеть тобой! – воскликнул он, а потом, охваченный страстью, уже не мог произнести ни слова.
Желание Алиеноры было не менее сильным, и они оба потеряли голову – перекатывались между простынями, прижимались, пожирали друг друга, и ей казалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Потом, лежа в блаженном изнеможении, они в удивлении смотрели друг на друга, потрясенные глубиной собственной страсти.
– Прошу тебя, никогда больше не оставляй меня так надолго, – сказала Алиенора, прикасаясь к щеке Генри.
– Я думаю, мне придется это делать, если по возвращении меня будет ждать такое! – ухмыляясь, пошутил он. – Клянусь Господом, женщина, ты настоящее чудо! Я ни с кем не чувствовал такого. – Теперь он говорил серьезно.
– Я сделаю так, что тебе будет даже лучше, – пообещала Алиенора, чувственно соскользнув к изножью кровати. – Что ты скажешь об этом, мое сердце? Или об этом?
– Алиенора, ты ненасытна! – застонал Генрих, вытягиваясь от наслаждения. – Ты понимаешь, что за это ты можешь на три года быть отлучена от Церкви?
Алиенора тут же прекратила делать то, что делала.
– Только если я признбюсь, – пробормотала она. – Но сказать по правде, я не считаю это грехом. – Она вернулась к прерванному занятию.
– Тогда мы вместе будем гореть в аду, и пылай все огнем! – простонал Генрих.
Утром герцог встал рано. Он собирался на охоту и вообще не любил залеживаться в постели, а всегда спешил уйти.
– Охота для него – настоящее добровольное мученичество, – посетовала его мать.
Матильда подчинилась требованию сына, и между ней и Алиенорой воцарилось