я, еще надеясь, что ослышался или не понял.
– Нет, – повторяет она.
– Но… почему?
– Потому что больше нет причины, заставлявшей нас ждать. – Кэмрин отходит в другой конец комнаты.
Я сразу понимаю, о чем она. Через несколько секунд Кэмрин подтверждает мою догадку.
– Эндрю… – В ее голосе звучит сожаление. – Если бы мы опять пустились в путь, меня подспудно все равно терзала бы мысль: «Раньше мы это откладывали из-за ребенка, а теперь нам ничего не мешает». Я ничего не могу с собой поделать, но мне кажется, нам сейчас нельзя никуда ехать. Должно пройти время. Достаточно времени.
– Хорошо, – соглашаюсь я и подхожу к ней.
Я тепло улыбаюсь Кэмрин. Надеюсь, она понимает: какими бы ни были ее желания, я их поддержу.
– И каким двуличным чудовищем меня сегодня изобразила Натали? – усмехается Кэмрин, склоняясь над пакетом с покупками.
Я тоже смеюсь и ложусь поперек кровати, упираясь ногами в пол.
– Красок она не пожалела. А себя изобразила твоим антиподом. Думаю, ты это и так знаешь, – добавляю я и поворачиваюсь, чтобы видеть ее лицо.
Кэмрин снова улыбается, извлекает из пакета несколько пар трусиков и начинает отдирать с них этикетки.
– Представляю, чем она набила твою голову. Конечно, и про мою депрессию рассказала, и про то, как дерьмово обошлась со мной судьба. – Кэмрин слово в слово повторяет фразы, которые я слышал от Натали, и язвительно щурится, поглядывая на меня. – Ну сколько можно это полоскать? Был такой этап в моей жизни. Я преодолела его. Что в этом особенного? Разве у других не умирают близкие, не разводятся родители, не ломаются отношения? Просто смешно.
– Детка, помнишь, что я тебе говорил? Тогда, в Новом Орлеане.
– Ты много чего говорил, – отвечает Кэмрин, бросая смятые этикетки в мусорную корзинку.
– Я говорил, что незачем сравнивать свои страдания с чужими.
– Как же, помню.
Кэмрин подхватывает всю коллекцию купленных трусиков, намереваясь перенести в шкаф. Я успеваю стащить три верхние пары. Две я кладу себе на грудь, а третьей (соблазнительные розовые кружева) размахиваю перед носом.
– Какие симпатичные трусики, – бормочу я.
Кэмрин забирает их у меня, но я беру другую пару и тоже разглядываю на просвет.
– В любом случае я больше не хочу говорить о прошлом, – заявляет она.
Отобрав у меня свои приобретения, она идет к шкафу, открывает дверцу и начинает укладывать их на верхнюю полку. Потом возвращается, садится ко мне на колени и подтягивает одеяло. Я глажу ее по бедрам.
– Вечером я хочу куда-нибудь сходить, – говорит Кэмрин. – Что ты думаешь по этому поводу?
– Думаю, это неплохая затея. И куда ты хочешь пойти?
Она лучезарно улыбается. Похоже, эта мысль пришла к ней еще утром. Я наслаждаюсь ее улыбкой. Настоящей, искренней. Настолько искренней, что слова Натали начинают казаться мне глупой выдумкой.
– Можно бы сходить в «Подземку» вместе с Натали и Блейком.
– Не там ли этот стервец целовал тебя на крыше?
– Да, –