тыльной стороной ладони до шеи пилота, чтобы проверить пульс, Сергей убедился, что тот мертв.
Не обнаружив ничего более, охотник решил дольше не задерживаться. На всякий случай он крепко привязал немца-мальчишку к крылу самолета его же кожаным ремнём. Не забыл проверить и наличие у него ножа или еще чего-нибудь, способного перерезать путы. Ничего такого не было. Он прихватил MP-40, из которого его чуть не подстрелил этот гадёныш, и вместе с Борькой пошел прочь от места крушения.
Он знал, что с раной немец долго не протянет. Даже если бы он умудрился каким-то образом освободиться от пут и чудом перевязать себе рану, чтобы остановить кровь, – и это еще не говоря о нескольких десятках дробинок, которые необходимо извлечь, дабы не было заражения, – холод поглотил бы его, оставив замерзать где-нибудь неподалеку, поскольку с такой раной далеко не уйти.
Сергей знал, что эту ночь фриц не переживёт.
Ну и пускай.
16
Через пару часов он дошел до хибары, заварил крепкого чаю, поел горячей овсянки и даже поделился ею с Борькой. Пока не стемнело, наколол дров для предстоящей ночи. Всеми силами он старался делать вид, что этот день ничем не отличался от других…
Но это было не так.
Сергей даже не заметил, как закуривал третью папироску подряд. Наблюдая за уходящим солнцем, он чувствовал, что что-то забыл, но никак не мог вспомнить, что именно.
Мысли о треклятом немце не давали ему покоя. Его внутренности будто щекотали перьями, вызывая неприятные ощущения.
Подобное происходило у него, когда Максимка сел в тот злосчастный грузовик вместе с друзьями и навсегда исчез из его жизни. Перья и тогда щекотали в районе груди, заставляя сжиматься внутренности в огромный узел. И сейчас… Это ненавистное ощущение снова давало о себе знать, и сколько бы папирос он ни пытался выкурить, чувство это напрочь отказывалось покидать голову, застряв там, как мышь, угодившая в мышеловку.
Было принято решение применить более тяжелую артиллерию в борьбе с этим ощущением…
Он зашел в хибару, спустился в подвал, где стоял затхлый и сырой запах, и достал еще одну бутылку водки, запасную. Недолго думая, он начал открывать ее прямо там, в подвале.
Красная пробка c глухим звуком упала на пол.
Он потянул бутылку ко рту и почти поднёс к губам, но рука замерла. Глаза смотрели на горлышко, напомнившее ему дуло ружья. При мысли, что он хотел сегодня покончить с собой, голова закружилась, и он почти потерял равновесие.
Что же это творится?
Медленно, с осторожностью сапёра, он положил бутылку на табурет, закрыл ее и вылез из подвала.
Следующую минуту он стоял так, словно в землю врос. Голова была забита мыслями, и он пытался понять, что же ему делать. Мир вокруг, казалось, существовал отдельно.
Покурить, надо покурить…
Дрожащими руками он насыпал пахучего табака на листок бумаги и половину рассыпал на пол. Плюнув на это, скрутил