который по-прежнему стоит к нему спиной и не слышит умоляющих криков отца. Фигура высокого юноши загораживает яркое солнце, и Сергей, сидя на четвереньках в его тени, с трудом встает на ноги. Дрожащей рукой он касается плеча сына и пытается повернуть его лицом к себе, но…
Его лицо исчезло. Вместе голубых глаз с пушистыми ресницами, короткого с горбинкой носа и тонких губ лодочками – белое пятно. Словно художник, предварительно нарисовав портрет, стер все до белизны.
– Сережа, больно мне… – слышит он голос сына позади.
Сергей оборачивается и в ужасе кричит. Он видит Максимку, его лицо перепачкано кровью, без единого чистого островка кожи. Светлые волосы почернели от грязи, глаза, наполненные отчаянием, бегают туда-сюда.
– Больно мне, браток… – повторяет Максим и кивает в сторону своего живота. Там, в ладонях, он держит сплетение собственных кишок, выползающих из живота, точно черви из-под земли после дождя.
Издалека раздается собачий лай. Сергей замечает, что теперь он стоит не в поле. Вокруг него сырая грязь, а в ней сотни мертвых солдат. Держась за свои раны, они взывают в черно-оранжевое небо, кто на немецком, кто на русском, и зовут матерей.
Голоса сплетаются воедино. Их боль вонзается в уши Сергея, скрипя и завывая. Кажется, что этому кошмару не будет конца…
Но наступившее утро спасает его от кошмара. Умирающие крики солдат превратились в лай Борьки. Проснувшийся в испарине, Сергей первым делом потянулся к ружью по старой привычке, но, как только пальцы ощутили холодный ствол, он понял, что увиденное им было лишь очередным кошмаром, преследующим его уже много лет.
В такие моменты Сергей был рад утреннему лаю Борьки.
8
Каждый день Сергей начинал с проверки кулёмок, расставленных в радиусе пяти километров от его хибарки. Это нехитрое приспособление было отличной ловушкой для куниц. Строилось оно при помощи двух жердей, между которых враспор устанавливался небольшой челок с приманкой. Зверек, как правило, заинтересовавшись содержимым приманки, дергал за челок, после чего его придавливало верхней жердью, где он умирал быстро и безболезненно.
Всего таких кулёмок Сергей расставил около десяти штук. В одну хотя бы раз в день да попадал заветный зверек. Окоченевшую за ночь тушку, свернутую рогаликом, он клал в мешок и двигался дальше по привычному маршруту.
Бывало и так, что Борька, почуяв запах живого зверька, звонким лаем давал об этом знать. Обычно в такие секунды Сергей предпочитал быть начеку – неизвестно, какой именно зверь мог показаться из-за сугробов.
Порой тяжело ему давались вылазки на долгие три месяца в леса. Чего греха таить, скучал он по людской болтовне, по физиономиям мужиков, с которыми выпивал, по суете этой деревенской. Однажды даже задумался бросить это ремесло и заняться чем-то другим, но понимал, что руки не могли держать ничего, кроме ружья. Мозги у него были закалены охотой и отказывались думать