в рыжину отдают, и бледный ты там, где тело одеждой от солнца прикрыто, и росту на двоих гератцев хватит. И глаза небесного цвета, словно у демона. И в книжице у тебя письмена не наши, на символы коими за пророком Иссой[11] ученики записывали, скорее.
– Тебе откуда знать?
– Не то важно откуда, а важно, что знаю, – самодовольно улыбнулся разбойник.
Афанасию захотелось кинуться на него, свернуть цыплячью шею. Но приятели-разбойники были рядом, сидели, сунув руки за пазухи. Небось, ножи лелеяли или кистени самодельные. Да и обиженный купцом воин неподалеку прохаживался, случись что, не на его сторону встанет. Афанасий возблагодарил Бога за то, что крестик и ладанка с его шеи затерялись во время скитаний.
– И что? – процедил он сквозь зубы.
– Ты ж понимаешь, если я расскажу об этом нашим воинам, они поганую овцу в своем стаде терпеть не будут, – еще гаже улыбнулся маленький человечек.
– И что? – повторил Афанасий.
– А то, что будешь теперь отдавать нам половину лепешки и половину миски риса, что на день положены. Ну, а мы тебя за это в обиду не дадим. Защищать будем, если что, и с охраной договоримся.
Вот в чем дело-то! Прям как везде в этом мире. Придет какой-нибудь негодяй в деревню, скажет – платите мне дань, чтоб я вас от других негодяев защищал. А потом, глядишь, и не разбойник он уже, а какой-нибудь Карла Первый или Мухаммад луноликий и солнцеподобный.
– А не убить ли тебя до смерти? – спросил купец хорька, угрожающе сдвинул брови.
– А успеешь до того, как он подойдет? – человечек кивнул головой в сторону воина, заметившего неладное и поспешившего к спорщикам. Похоже, конвоирам платили с головы рекрутов и каждая смерть в дороге снижала заработок. – Да и все равно, обыщут тебя потом, книжицу найдут и все, – он выразительно провел ребром ладони по горлу. – А если они тебя жизни не лишат, то товарищи мои помогут ночь не пережить, – он усмехнулся, обнажив в оскале гнилые зубы.
– Ладно, шайтан тебя побери, – пробормотал Афанасий. – Будет тебе рис.
– И про лепешку не забудь. И, кстати, не поминают гератцы шайтана. Аджина[12] у них злой дух, – улыбнулся человечек и, донельзя довольный собой, отошел в сторону, подальше от приближающегося воина.
– Что тут у вас? – спросил тот, нависнув над Афанасием и испуганно прижавшимся к ноге купца бедолагой.
– Ничего, – пожал плечами купец. – Разговаривали.
– Смотри у меня, – воин погрозил ему плетью.
– Им вон скажи, – Афанасий мотнул головой в сторону отошедшего человечка.
Воин внимательно посмотрел в горящие холодной злобой глаза Афанасия, сплюнул и тоже отошел. Купец же вновь погрузился в невеселые думы.
Что ж за природа такая человеческая? Только дай возможность, урвут не только свое, а еще и часть чужого. Причем не работой в напряжении сил, не умом, а хитростью, изворотливостью. Костьми лягут за чужой кусок, хотя честным трудом могли бы в два раза больше заработать, а то и в три. И все такие, все. И русы, и татаре,