в наган именной…
Измена…
Измена, измена, измена
себе
со своей же страной.
«Джипы с «тоном» на стёклах…»
Джипы с «тоном» на стёклах,
всё: «тугры» да «тугры»…
Мимо редьки и свёклы —
как иные миры.
Чертят чёрною кровью,
тонкой костью хрустят…
Поведёт мамка бровью:
– Не к чертям ли летят?..
Батя хлопнет вторую,
дед по третьей нальёт:
– Пусть пока пожирует
«вороньё»… Их черёд.
Обобрали до нитки,
до глотка, до куска!
Восемь ртов, да убытки…
Ох, Надюха, тоска!
Кормишь, бедная, грудью
неизвестности рты
на развалинах сути,
на поминках мечты…
– Вась, да было ить хуже,
так чего ж унывать?
Поясок, вот – потуже,
и… – пораньше в кровать.
И запойный мессия
рыкнул, вдруг просветлев:
– Не пропала Россия,
пропадёт, зажирев!
Родная кровь
Земля, она, не вырождается.
Земля, она всегда – земля.
И кто теперь по ней слоняется,
мошной бесчестною пыля,
тот – вор и лжец. Он вырождается,
как всё гнилое, до нуля.
Не вырождается и Родина,
всё Родина ведь, хоть убей!
И дом, и хлеб, и крест… Нисходим мы
с небес к единственной, лишь к ней.
Не вырождаются и радости —
мирские, высшие. Но ведь
и к озверевшим чадам слабости
отеческой не одолеть.
Лжецы и воры… – кто их нянчил-то?!
Не ворог злой, не лиходей.
Кто твердь в ногах детей раскачивал,
и так едва держась на ней?..
Но Божий свет не вырождается
и, пусть сквозь слёзы, свет земной,
и все мы, Каины, покаемся,
и кровь простит родную кровь.
«Хуже непрошеного гостя…»
Хуже непрошеного гостя
только доморощенный хам.
Державной
1.
Изнывая от тоски и срама,
дюжиной надёрганных гвоздей
распинаю душу на подрамнике
времени. Державная, владей!
Хочешь, в раму вдень, повесь лампаду,
хошь – в чулан, укутав чем ни есть.
Хошь – продай, а то пропей с досады,
только не гони, как тех… Не надо.
Я слабее их. И мне не снесть.
2.
Руки сплетаю сладчайшей петлёю на шее,
в очи целую, как может лишь жизнь или смерть,
не потому, что люблю, не затем, что жалею,
а потому, что нет сил – не любить, не жалеть…
3.
О, Русь казнимая, как больно
тебя ввергать из мглы во мглу.
Слепец твой, слепотой довольный,
и Зрячий – принципов невольник,
и твой исконный Равнодушный —
в свободу