объект? Синяева. Военный или промышленный?
Куприянов. Я… я и не разбираюсь.
Щербинин. Ну а я, говоря словами поэта Баратынского «не предан промышленным заботам». И моя душа, цитируя его же, «не окажется с душой твоей в сношенье». Ты работаешь на чью-то разведку? Пожалуйста! Я от этих дел отошел и потенциальной угрозы для тебя не представляю. Топор мне не понадобится.
Синяева. Ты думаешь прикончить его ножом?
Щербинин. Он не причем. Топором рубят деревья, а я их рубить не намереваюсь – при наличии выгодного предложения на вырубку леса моя позиция останется неизменной. Я завел себе привычку принципами из-за денег не разбрасываться. А ты, Куприянов, предоставь тебе в конверте или на счет, о принципах и не вспомнишь. В текущем моменте ты ориентируешься… по твоей штанине ползет ядовитая гусеница.
Куприянов. Я ее прихлопну.
Щербинин. Рукой нельзя – прикоснешься, и батюшка тебя отпоет. С подлинно актерским мастерством! На том отрезке твоего пути, когда ты еще не получил от жизни того, чего хотел. Двести тысяч долларов твою алчность бы удовлетворили?
Куприянов. А кто мне столько даст?
Щербинин. В футбольном клубе за сезон заколачивают побольше, но в футболе конкуренция страшная, и поэтому для тебя вернее всего регби. Подбери команду, сходи в нее, покажись, и вот контракт у тебя уже в кармане. Загляни в него и поразись…
Куприянов. Мне по нему полагается так много?
Щербинин. Не слишком. Цифра с двумя нулями.
Синяева. Максимум девятьсот.
Куприянов. Долларов?
Щербинин. В контракте фигурирует фактически не известная здесь валюта, используемая в расчетах между племенами Экваториальной Гвинее. Где нынче обитается наш общий знакомый Жуков.
Синяева. От неожиданностей Жуков не застрахован.
Щербинин. В бой он не рвался, однако ему нужно выплачивать квартплату. Может, ее вносишь ты?
Куприянов. Приходящие мне квитанции я оплачиваю.
Щербинин. Конечно! Портить отношения с государством из-за копеек ты не станешь… такую промашку не допустишь. В указанных тебе хозяевами пределах ты законопослушен до чрезвычайности!
Куприянов. Младенец кричал.
Синяева. Чей младенец?
Куприянов. В квартире через стену. Устроил он нам концерт… с мощной акустикой, с перекрикивающими его вопли родителями – уговаривая его замолчать, они орали, как чокнутые.
Щербинин. Возможно, они говорили тихо-тихо. Куприянов. Они?
Щербинин. Тихие звуки иногда бывают слышнее громких. Мы тут беседуем в полный голос, а к нам кто-то подбирается, едва шурша… вы не улавливаете?
Куприянов. Гусеница по мне не ползет.
Щербинин. Тебя готова ликвидировать не только она. И нас заодно… перехлестывания в моем высказывании я не вижу.
Синеева. Его нет.
Щербинин. В твои прекрасные испуганные глаза я бы смотрел бесконечно. В этом я идентичен с Гербертом и Джаредом Майлсами. Синяева. Майлсы в Осинниках.
Куп