смешными черноволосыми девочками в цветных длинных халатах, в высоких прическах и с раскрытыми веерами у груди.
Стол закачался не меньше Толи. С ним закачалась и ваза с цветами и черненькими девочками. Потом ваза скользнула на пол…
Раздался оглушительный треск. Трах!
И черненькие девочки, и цветы, и аисты – все смешалось и исчезло в одной общей груде черепков и осколков.
Глава V. Разбитая ваза. – Тетя Нелли и дядя Мишель
Минуту длилось гробовое молчание. На лицах детей был написан ужас. Даже Толя присмирел и вращал во все стороны испуганными глазами.
Жорж первым нарушил молчание.
– Остроумно! – протянул он в нос.
Ниночка покачала своей красивой головкой, глядя на груду черепков, и значительно произнесла:
– Любимая мамина японская ваза.
– Ну так что же! – прикрикнул на нее старший брат. – А кто виноват?
– Не я! – выпалил Толя.
– И не я! – поспешила не отстать от него Ниночка.
– Я, по-вашему, что ли? Остроумно! – обиделся гимназист.
– Не ты, а Мокрица! – выкрикнула Ниночка.
– Конечно, Мокрица! – подтвердил и Толя.
– Мокрица! Надо пожаловаться мамзельке[4]. Зовите сюда вашу Баварию Ивановну-то бишь Матильду Францевну, – скомандовал Жорж младшим детям. – Ну, чего рты разинули? Не понимаю, как только она смотрит за вами!
И, пожав плечами, он с видом взрослого человека заходил по зале.
Ниночка и Толя скрылись в одну минуту и тотчас же снова появились в гостиной, таща за собой Матильду Францевну, ту самую клетчатую даму, которая встретила меня на вокзале.
– Что за шум? Что за шкандаль? – проговорила она, оглядев всех нас строгими вопрошающими глазами.
Дети, окружив ее, стали рассказывать хором, как все случилось. Если бы я не была так убита горем в эту минуту, то невольно удивилась бы тому избытку лжи, которая сквозила в каждой фразе маленьких Икониных.
Но я ничего не слышала и не хотела слышать. Я стояла у окна, смотрела на серое петербургское небо и думала: «Там, наверху, моя мамочка. Она смотрит на меня и видит все. Наверное, она недовольна мной. Вероятно, ей тяжело видеть, как нехорошо поступила сейчас ее Леночка… Мамочка, милая, – шептало мое сильно бьющееся сердце, – разве я виновата, что они такие злые, такие нехорошие задиры?»
– Ты глухая? – внезапно раздался за моей спиной резкий окрик, и цепкие пальцы клетчатой дамы впились мне в плечо. – Ты ведешь себя как настоящая разбойница. Уже на вокзале подставила мне ножку…
– Неправда! – возразила я. – Неправда! Я не делала этого! Я толкнула вас нечаянно!
– Молчать! – гувернантка взвизгнула так, что стоявший неподалеку от нее Жорж зажал уши. – Мало того что ты груба и резка, ты еще лгунья и драчунья! Нечего сказать, хорошее сокровище мы приобрели себе в дом! – говоря это, она дергала меня за плечи, за руки и за платье, а глаза ее так и сверкали злобой. – Ты будешь наказана! –