помогать душегубу!
Вся кровь бросилась мне в лицо. Точно кто-то ударил меня хлыстом или нагайкой – так остро почувствовала я оскорбление.
– Молчать!.. Вы! Как вас там! – вне себя закричала я на всю залу. – Как вы смеете оскорблять меня! Керим не душегуб! А вы… вы!.. О, как я вас ненавижу! – не придумав ничего лучшего, бросила я ему в лицо.
– Пустите! – произнес он сдавленным шепотом, задыхаясь от злобы и награждая меня взглядом, полным ненависти и гнева.
– Не пущу!
– Пустите меня, и солдаты схватят разбойника!
– Не пущу!
– О!
Бессильная злоба исказила его черты.
В ту же минуту я почувствовала, как чьи-то сильные руки обвили мои плечи. Это были руки отца. Он быстро отвел меня в сторону и бросился к окну. Но там никого уже не было. Только зашуршали кусты азалий, росшие под окном.
Слава Богу! Керим вне опасности! Я облегченно вздохнула…
Но тут же громкое приказание отца разом вернуло мою тревогу.
– Пять тысяч рублей награды тому, кто поймает и доставит сюда разбойника живым! – ясно и отчетливо пронесся по зале его звучный голос.
И в ту же минуту все мужчины – оба вестовых казака, старый Михако и юный Аршак, молодые хорунжие и князь Андро – кинулись в сад.
Не помня себя, я бросилась за ними.
– Андро! Андро! – лепетала я как в забытьи, цепляясь руками за длинные полы его военного кафтана. – Вы не погубите его, Андро! Вы не тронете его! Он – мой гость, мой кунак! О, Андро! Не давайте его в обиду, во имя Бога, или вы не друг мне, Андро! Не друг!
– Опомнитесь, Нина! Опомнитесь, безумное дитя! Что с вами? – он старался отцепить мои дрожащие руки от своего платья…
Я зарыдала. Это были не просто слезы, нет. Какие-то дикие стоны рвались из моей груди. Так стонет волчица от голода, так стонет раненый горный джейран, преследуемый охотниками…
– Горе мне! – рыдала я в исступлении. – Горе мне! Я его выдала! Я его предала! О, жалкая, глупая, тупоголовая девчонка! Не сумела сдержать своего порыва! Не сумела скрыть своего изумления! Раскудахталась, как глупая курица! О, гадкая, слабая, бессердечная девчонка!
И я каталась по мокрому от росы дерну, я рвала на себе платье и волосы и рыдала так, что, казалось, грудь моя разорвется и голова расколется от слез.
Не знаю, долго ли продлился бы мой припадок, но чья-то нежная и сильная рука легла на мое плечо. Я быстро вскочила на ноги, готовая наградить градом бешеных упреков того, кто сейчас осмелится выразить мне свое неудовольствие или наградить пусть и вполне заслуженным упреком.
И вдруг отступила в невольном молчании…
Передо мной стоял мой отец.
Но не прежний, милый и снисходительный отец, тот ласковый, неизъяснимо добрый батоно-князь, каким его все знали не только в нашем доме, но и во всем Гори. Нет. Этот седой, величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачно горящим взглядом, это не был князь Георгий Джаваха – мой любвеобильный, всепрощающий, ласковый дядя-отец. Мрачным, горящим взором взглянул