ног в конюшне, есть черный хлеб с солью, который он ест…
– Но в конюшне так дурно пахнет! – говорит Тони и брезгливо морщит свой хорошенький носик.
– Пахнет навозом, – преувеличенно громко выкрикиваю я, внезапно выходя из моей обычной застенчивости. – О, это самый здоровый запах, уверяю вас! По крайней мере, от него не кружит голову, как от ваших модных духов… Честное слово!
– Боже! – с самым неподдельным ужасом шепчет Лиза, вперив в меня свои близорукие глаза, вооруженные лорнетом.
Я внутренне хохочу над ними. Душа моя ликует. Заняла гостей, нечего сказать! Долго будут помнить…
Звучные, радостные, ошеломляюще-тревожные звуки вальса наполняют зал. Два казака-офицера из подчиненных князя-отца подходят к нам. Но их опережает Доуров.
– Тур вальса, мадемуазель! – картавит он, расшаркиваясь передо мной.
Я хочу сказать ему, что не желаю танцевать этот дикий для меня танец и что я ничего не умею танцевать, кроме родной моему сердцу лезгинки. Но – увы! – уже поздно! Блестящий адъютант в мгновение ока уже обвил рукой мою талию и, не слушая моих протестов, понесся, увлекая меня за собой по гладкому, натертому воском паркету.
Мои ноги, выделывая какие-то неописуемые антраша, дрыгали в воздухе, стараясь найти себе опору. Мое лицо, красное от гнева, в такт ногам строило гневные и комичные гримасы. Я действительно ничего не умела плясать, кроме лезгинки, несмотря на все старания Люды обучить меня этому трудному искусству. Очевидно, Доуров знал об этом и умышленно поставил меня в глупое и смешное положение – в отместку за брошенное ему в лицо оскорбление.
Вокруг нас сдержанно хихикали, кое-кто открыто смеялся. Дочь горийского судьи, обе барышни-сестрички и прочие полковые и городские дамы, не исключая и насмешницы Тамары, хохотали, закрыв лица веерами.
Наконец, Доуров, вероятно, считая себя вполне удовлетворенным, неожиданно опустил меня на тахту, в самый «цветник» блестящих барышень и дам.
Я увидела сочувственно устремленные на меня глаза, насмешливые улыбки… Я видела, что надо мной смеялись, и душа моя разрывалась на тысячу частей. Но я была слишком горда и самолюбива, чтобы показать себя обиженной и оскорбленной.
Кто-то шепнул поблизости, но настолько громко, что я успела расслышать:
– Бедная девочка… Не хотела бы я быть на ее месте!
О, это было уже слишком!.. Вся моя восточная кровь, кровь лезгинских татар горного Дагестана, бешено закипела и заклокотала в моих жилах. Я вспыхнула до корней волос. Увидев проходившего мимо меня Андро, я крикнула звенящим от волнения голосом, вся дрожа от гнева, оскорбленного самолюбия и стыда:
– Князь Андро! Прикажите музыкантам играть лезгинку. Я покажу им всем, как исполняет свой танец прирожденная татарская княжна Нина бек-Израил!
Глава IV. Моя лезгинка. – Отчаянная смелость
Вот они, тихие, не́жащие, певучие звуки, полные захватывающей гармонии! Вот она, песня восточного неба, песня глубокой бездны, песня восточной звезды!
При первых