плечам локонами, как та маленькая канатная плясунья, виденная мной однажды в цирке, стала бы грациозно танцевать в воздухе… О, тогда все, наверное, пришли бы в неистовый восторг, аплодировали бы мне, как в цирке аплодировали канатной плясунье и как теперь аплодируют Лили.
– Что с вами? Над чем вы задумались, маленькая принцесса? – послышался над моим ухом знакомый голос.
Я живо обернулась. За мной стоял Хорченко.
– Мне скучно! – протянула я уныло.
– Если только скучно, то этому горю помочь можно! Пойдемте.
И, подхватив меня под руку, он повлек меня через всю залу в кабинет хозяина, где я увидала несколько офицеров, вставших в кружок, в центре которого румяный весельчак Ранский отплясывал трепака.
– Вот видите, как у нас весело! – шепнул мне Хорченко и тотчас крикнул, обращаясь к офицерам: – Господа, стул принцессе, она хочет смотреть!
– А плясать со мной не хочет? – лукаво подмигнув мне, спросил Ранский, выделывая какое-то удивительное па.
– Ужасно хочу! – вырвалось у меня, и я тут же мысленно добавила: «Пускай Лилька “каркает” в зале, а я тут им так “отхвачу” трепака, что они ахнут».
И, не дожидаясь повторного приглашения, под общие одобрительные возгласы, я вбежала в круг и встала в позу.
В руках Хорченко откуда-то появилась гармоника, и бойкий мотив «Ах, вы, сени, мои сени» понесся по комнате.
То отступая, то подбегая ко мне, Ранский подергивал плечами, выворачивая ноги, мотая головой, а потом вдруг разом грянулся на пол и пошел вприсядку. Точно что-то ударило мне в голову… Дрожь восторга пробежала по моим жилам, и я полетела быстрее птицы, описывая круги, взмахивая кудрями, с которых давно уже упала голубенькая кокарда, и вся ходуном ходя от охватившего меня огня пляски.
– Ай да Лидочка! Ай да принцесса! Молодцом! Молодцом! – кричали то здесь, то там тесно обступившие нас кружком зрители.
«Ага, чья взяла, рыжая Лилька? Твое глупое карканье или моя пляска?» – молнией промелькнула у меня торжествующая мысль и, прежде чем кто-либо успел остановить меня, я, по примеру моего партнера Ранского, пустилась вприсядку. Вся тонкая, ровная и ловкая, как мальчик, я отбивала дробно и мелко каблуком, отбрасывая ноги то влево, то вправо, то подскакивая на пол-аршина от земли… Этому уж меня не учил Солнышко, этому я выучилась от денщика Петра, когда он плясал как-то у кухонного крыльца в одно из воскресений.
Щеки мои горели, глаза блестели, растрепавшиеся волосы бились по плечам. Я слышала шумные возгласы одобрения, восторга – и вдруг… Внезапно над моим ухом прозвучало:
– Боже мой! Да неужели же это ваша девочка, Alexis?
Я увидела на пороге Солнышко с Нелли Роновой. Никогда не забуду я выражения лица моего папы. Мне казалось, что он готов был провалиться сквозь землю от стыда. А в глазах Нелли Роновой отразился такой красноречивый ужас, что мне даже страшно стало за нее.
Солнышко быстро подошел ко мне, нагнулся к моему уху и шепнул сердито:
– Ты сейчас же отправишься домой.
«Вот тебе раз! После