никаких изменений, отчего жена и дочь расхохотались: «Не верьте. Он сделает еще десять версий».
Домочадцы хорошо знали Толстого. Через две недели рукопись вернулась к Ганзену в переработанном виде. В сопроводительном письме Толстой сообщал: «Я уже не в силах более его переделывать»94. И все же Ганзен был доволен. Итог переработки послесловия он охарактеризовал так: «В полной редакции оно было так же похоже на первый вариант, как великолепная бабочка похожа на невзрачную куколку».
Какую правку делал Толстой во время пребывания Ганзена в Ясной Поляне? Он, в частности, еще сильнее и категоричнее ратовал за бескомпромиссное целомудрие в качестве идеала. И подчеркивал различие между представлением о браке у верующих и у церкви – «христианского брака никогда не было и не может быть»95.
После визита датчанина Толстой написал в записной книжке: «…приехал Ганзен. Внешний еще человек»96. Впечатление супруги оказалось не таким односложным: «человек порядочный, образованный и довольно симпатичный»97.
Из Петербурга Ганзен прислал благодарственное письмо: «Искупался я у вас, Лев Николаевич, не только в свежем деревенском воздухе или в прекрасном симпатичном кружке вашем, но, главным образом, в той удивительной по своей ясности и простоте сфере мышления, в которой вы не только сами постоянно вращаетесь, но которую распространяете на всех окружающих вас»98. Ганзен бросил курить (как потом оказалось, временно), пить вино за едой и кофе после еды, отказался от всего, что без нужды будоражило и затуманивало рассудок. Послесловие к «Крейцеровой сонате», копию с которого также снял Дунаев, Ганзен послал в Ясную Поляну с одним из друзей Толстого, Евгением Поповым. Одновременно с вычиткой корректуры датского перевода «Крейцеровой сонаты» он начал переводить послесловие, и для него было важно узнавать обо всех вносимых в текст изменениях.
В письме Ганзен также упоминает о датском критике и писателе Рудольфе Шмидте (1836–1899). Через копенгагенского издателя Толстого Шмидт ознакомился с предисловием к «Крейцеровой сонате» в переводе Ганзена и теперь жаждал прочесть книгу целиком. Но главным для Шмидта было то, что Ганзен передал Толстому его пьесу «Den forvandlede Konge» («Преобразившийся король», 1876), в свое время имевшую большой успех в Копенгагене, в свежем немецком переводе («Der verwandelte König», 1889). Из Ясной Поляны Ганзен отправил Шмидту письмо, в котором подтвердил, что вручил пьесу Толстому и тот попросил его поблагодарить автора. В разговоре за обедом Ганзен также упоминал рецензию Шмидта на «I Kamp for Lykken»99. Ганзен перевел ее на русский и прислал Толстому, однако в разговоре выяснилось, что никто из членов семьи о рецензии не слышал. Оказалось, что рецензия показалась Толстому слишком хвалебной, и он не хотел хвастаться. Рецензия, впрочем, его порадовала, особенно то, что Шмидт, в отличие от русских критиков, высоко оценил народные рассказы100.
Так