позиция предполагает, что некая сущность под названием «ислам» радикально чужда и враждебна другой монолитной сущности под названием «Запад». В реальности речь идет не о «столкновении» между двумя чуждыми друг другу цивилизациями, но о линии разлома, которая идет по исламу, да и по Западу – конечно, если мы используем эти термины в широком, а не урезанном смысле, как это часто делают. Рожденный из иудейского и христианского монотеизма при посредничестве греческой философии, ислам неотделим от Запада. Веками играли они в запутанную игру, полную восторгов и взаимного обогащения, но также и кровавых противостояний, завоеваний, крестовых походов и колониальных войн. Одновременно конфликтуя и питая друг друга, они образовали два полюса единой исламо-западной цивилизации с центром в Средиземноморье.
Однако приверженцы антимусульманских воззрений стремятся забыть не столько общую историю, сколько то, что Запад задолжал исламу. Конечно, Европа, как писал Пьер Манан, это «христианский бренд» – к слову, еврейского происхождения, – но в той же степени она имеет и другой источник, Грецию, что подарила ей имя, историческую общность и категории, позволившие осмыслить мир и себя самоё. И ей бы не удалось обратиться к этому наследию без ислама, который внес значительный вклад в его сохранение. Средневековые исламские мыслители переводили и комментировали важнейшие произведения греческой философии и тем самым помогли Европе вернуться к своим корням и открыть свою историю заново. Если ислам – это «другой» Запада, то речь идет о внутреннем другом, знакомом незнакомце, который давно живет с нами и даже в определенном смысле внутри нас.
Сторонники антимусульманской риторики иногда ссылаются на другие религии, якобы более мирные, толерантные и открытые современному миру, чем ислам. Но чаще случается наоборот, и враждебность к нему сопровождается неприятием религии вообще. Реакционный фанатизм, который они вменяют исламу, по их словам – не что иное, как радикальное проявление «обскурантизма», ненависти к Просвещению, культу разума и современной демократии, что в разной степени свойственно всем религиям. Бывает, что под наибольший удар попадают монотеистические религии, основанные на исключительном почитании единственного Бога – что и делает их особенно тираничными и нетерпимыми. Нужно признать, что зверства джихадистов, совершенные во имя Аллаха, заново ставят вопрос о связи религии и насилия. Является ли жестокость неотъемлемой чертой религий, или, напротив, они созданы для борьбы с первобытным насилием, его нейтрализации и сдерживания посредством определенных ритуалов?
Тревога, провоцируемая джихадистской угрозой, вернула французам их былую страсть – а именно враждебность к религии, которая от левой до крайне правой части своего спектра выражается в отсылках к дурно понятой «светскости». Такая враждебность сопровождается удивительной близорукостью: отвергают ли они религию как таковую или только некоторые