у неё был грудной, низкий. Таким командовать хорошо, а для девичьих песен да нежных слов, пожалуй, грубоват будет.
Змеи в чаше завозились, зашипели, но Отрада Гордеевна отмахнулась:
– Знаю-знаю, Кощей велел всем поприветствовать новых невест. Вот я и приветствую – здрасьте. Но дружбу водить с кем попало меня даже Кощей не заставит. Так что не лезьте ко мне почём зря, ясно? – развернувшись на носках мягких замшевых сапожек, она, чеканя шаг, зашагала в свою комнату.
– Не обращайте внимания, – вздохнула Алатана, крутя кольцо на безымянном пальце – такое же, как у всех Кощеевых жён. – Она у нас заносчивая, ни с кем знаться не хочет.
А Анисья шёпотом добавила:
– Она ж, дыкть, того – в прошлом воительницей была. Пришла вызвать Кощея на честный бой, сразилась с ним, да проиграла. Так вот и попала сюда. Её – представляете – Кощей уважает даже, по имени-отчеству величает. А вообще-то она царю дивьему родня. Ясное дело, мы ей не чета. Её там чуть ли не наследнику в невесты прочили. Я, правда, не очень поняла, как это… сын-то царский совсем ещё малолетка.
– Вы, смертные, многого не понимаете, – фыркнула Алатана, оправляя натянувшуюся на животе юбку.
– Дык ну правда же! Такая разница в возрасте. Он ещё под стол пешком ходит, а Гордеевна наша вон кака краля!
– Мал – не беда. Вырастет. Что такое годы для тех, кто не стареет и не умирает от старости? Впрочем, хватит пустых разговоров. Не стать теперь Отраде царевной, другой у неё муж. – Алатана скорбно поджала губы и добавила: – У всех нас.
– Так ты не любишь Кощея? – Марьяна снова начала задавать свои неудобные вопросы. Василиса хотела на неё шикнуть – ну кто же такое спрашивает? Особенно когда змейки-кощейки рядом так и колготятся?
Но Алатана звонко рассмеялась:
– Скажешь тоже! Да кто ж его любит, чёрта бессмертного? Впрочем, мы и не должны.
– Э-э-э… в смысле? А как же «быть вместе в горе и в радости, любить и почитать друг друга»? – озадачилась Марьяна, потерев переносицу.
Старшая из жён снова усмехнулась, но на этот раз совсем невесело:
– В нашем случае скорее уж: «стерпится – слюбится».
А Анисья, утерев нос парчовым рукавом (манеры у неё, конечно, были так себе), добавила:
– От нашей любви Кощею ни холодно, ни жарко, потому что сам он никого полюбить не может – не ведает его сердце таких чувств. Каменное оно. Ему важно, чтобы мы боялись, уважали и почитали. Тем и занимаемся. Да тише вы! – она прикрикнула на разволновавшихся змеек. – Сами любите своего хозяина ненаглядного. А коль нашипите ему в уши, о чём мы тут болтаем, – невелика беда. А то он не знает!
– Что же мы тут стоим? – вдруг спохватилась Алатана. – Пойдёмте покои ваши покажу. Вы же, небось, устали с дороги.
Она отклеилась от стены, и Анисья тут же предложила ей опереться на руку.
– Тяжела я стала, – извиняющимся голосом пробормотала старшая жена.
– Ничего-ничего, – подруга погладила её по тыльной стороне ладони. –