Беседы с кураторами. Терри Смит

критики и историки искусства. Я не согласен с этим стереотипом в отношении как кураторов, так и художников. Мне гораздо интереснее задаться вопросом, что же такое кураторская мысль? Как она может выражать себя в выставке? Как вы показываете трения разности этого мира, трения близости мира или его тождества? Как вы показываете нашу жизнь в, как я это называю, «условиях современности»? Как эти самые условия влияют на выставки? Я полагаю, что кураторы во всем мире очень заинтересованы в том, чтобы ответить на эти вопросы. Мне кажется, что свои ответы вы высказали через dOCUMENTA (13), и я хотел бы сейчас поговорить об этом.

      Каролин Кристов-Бакарджиев: Честно говоря, у меня аллергия на кураторский дискурс в целом и, соответственно, любой дискурс, который пытается определить поле современного искусства. Более того, предупреждаю вас, что моя речь всегда пронизана скепсисом и глубоким адорновским подозрением: как только мы что-то говорим, это тут же оборачивается ложью. Поэтому будет весьма непросто вести разговор на тему общей кураторской практики, не говоря уже о моей собственной.

      Я также сторонник проектов и высказываний, сопротивляющихся формульности, упрощенной идее списка как выставки, Википедие-образным сокращениям всего на свете. В художественном проекте мне больше всего нравится сопротивление текста теме, которую он пытается покрыть. Все должно постигаться в момент своего создания или высказывания и в пределах своего исторического и культурного контекста.

      И все же вы включили в свою книгу людей вроде меня, так называемых скрытных кураторов, которые утверждают: все в самой выставке, не говорите о ней, не устраивайте конференций о кураторской практике, потому что это можно только делать, а не обсуждать. Теодор Адорно верно определил безмолвие европейского искусства в период, наступивший сразу после Второй мировой войны[15]. Затем, десятилетия спустя, когда критика – тоже, кстати, под знаменем Адорно – стала предпосылкой содержательности в искусстве, некоторые концептуалисты обвинили художников ар информель и поколение ар брют – художников, осознавших и принявших это безмолвие, – в реакционности и консерватизме. Они ошибались. Безусловно, заявить в 1967 году, что «я не могу говорить об искусстве, я могу только живописать», было бы просто глупо. Но повторить то, что сказал в 1949 году Адорно, столкнувшись со страхом и невозможностью высказать опыт Второй мировой войны, что «писать стихи после Освенцима – это варварство», было единственным, что можно было вообще сказать. (Однако, пожалуй, к этому можно добавить: только лирическая поэзия была возможна в то время…)