что пить бросил; абсолютно все из-за этого! Мой ленточный приятель, опять же. Похоже, я его давно в себе ношу, но в Вуппертале он был крепко заспиртован и меня не беспокоил…
Я не понял из Вашего письма, Мария: так на Вас сшили дело или нет? Все ясно про подозрительных санитаров в морге, но разве с ними нельзя договориться? Как будто работники покойницкой не люди, будто они сами никому не желают смерти… Но, милая Мария, если державники ханжи настолько, что всерьез решат Вас осудить, плюньте Вы на них и приезжайте скорее сюда!
Я пишу Вам из спального мешка; мы, полтора десятка незнакомцев, удобно лежим на полянке в парке Мирадор близ Штайнфорта, крошечной деревеньки на границе с Бельгией. Сегодня солнечно; сквозь зелень непричесанных рощ и нестриженых лужаек тянется рыжая колея заброшенной железной дороги. На ржавых путях ветшает старинный товарный вагон, и мимо него люксембургский пенсионер (его зовут Морис, ему девяносто три, но выглядит он сильно старше своих лет) толкает кресло-коляску, в которой дремлет пенсионерка Эмма, его дочь, впавшая в маразм прошлым летом и с тех пор не узнающая себя в зеркале; турецкий подросток мочится на столб бетонной панели рядом с автостоянкой; все здесь дышит гармонией. Приезжайте! Здесь нет ни Маргуса, ни Желудева; никто не грызет ногтей и никому из здешних художников пока не пересадили голову, у каждого какая ни есть, но своя!
Взять хоть композитора по имени Биляль Шимшек; Биляль – гражданин Турции, убежденный христианин, автор оратории «Божьи твари», решивший впоследствии переименовать ее в просто «Твари». Приехав, он сразу признался, что страдает биполярным расстройством и, если начнется приступ, он соберет вещи и уедет к чертям собачьим, только его и видели, но не стоит принимать это на личный счет, ему все нравится, он всем доволен. Или вот датчанин Мортен Сёренсен – занимательнейший человек, длинноволосый карикатурист с тихим нескладным чувством юмора. Мечтая о карьере иллюстратора, он подрабатывает в парикмахерской для животных— стрижет пуделей, купает шпицев и чихуахуа. У него аллергия на собачью шерсть, но деньги платят хорошие, и он все не увольняется, несмотря на сыпь по всему телу, ибо «что нас не убивает…» и так далее. Жил он с Билялем в одной палатке, пока однажды не заночевал у Миланы; Милана Ромазанов, как и все сербки, носит русскую мужскую фамилию. Истрепанная беспорядочными половыми связями феминистка, она, приехав, натянула леопардовые лосины, встала на самом видном месте и стояла так до тех пор, пока Мортен в нее не влюбился. В палатке напротив живет Лилит Маус, маленькая красивая немка с оттопыренным ухом; узорным шрифтом по яремной вене она вытатуировала свое собственное имя. «А чье же мне татуировать? – удивляется она. – На коробке с хлопьями пишут „хлопья“, разве нет?» Она моментально невзлюбила Биляля, потому что у него вонючий, острый пот; зато с Бриной они подружились с первого взгляда, ведь та пахнет карамельками: Брина Блажич, загадочная сомнамбула из Словении, крупная девица с голубыми, словно блюдца из парадного сервиза, глазами; она сообщила как-то, что ей нравится Люксембург исключительно