ее глаза блуждали по лакированным ножнам, по золотым журавлям, вырезанным на блестящем дереве. Слова, которые он произнес, отскакивали от кожи искрами, точно статическое электричество.
– Я владел этим клинком, он помогал мне во многих битвах. Но ни одна из них не была столь велика, как та, что нам предстоит. Поэтому я отдаю его тебе – той, которой он сейчас нужен больше, чем мне.
– Боги, – выдохнула она. – Я не могу принять это, Даичи…
– Можешь. – Он провел рукой по рукоятке в долгой прощальной ласке. – Я дарю тебе этот клинок и даю ему имя – Йофун.
– Ярость, – прошептала она.
– Таков мой подарок тебе, Юкико-чан. – Он кивнул. – Используй его, чтобы полностью избавиться от страха. Дорожи им. И дорожи истиной, о которой я говорю сейчас – другой не было и не будет: величайшая буря, которую когда-либо знали острова Шима, ждет своего часа. Ждет, когда вы призовете ее. Твоя ярость может свергнуть горы. Сокрушить империи. Изменить мир.
Он вложил лезвие в ее руку и взглянул на нее холодными глазами цвета стали.
– Твоя ярость – это дар.
Кин сидел один на веревочном мосту, свесив ноги над пропастью, и слушал угасающий день. Этот переход всегда очаровывал его: сначала свет отливает медью, которая постепенно становится коричневой, затем окрашивается в цвет засохшей крови и, наконец, наступает черная как смоль тьма. Едва различимые звуки, которые вряд ли можно заметить днем, становятся резкими и четкими под покровом ночи.
В прошлом, когда он носил свою кожу-футляр, мир заглушала пелена металлических звуков, которые постоянно издавал мехабак. В доме капитула Кигена не было окон, и он не мог отличить ночь от дня. Рассвет ему заменяло сияние резаков, звезды – мерцающие галогенные диски. В четырнадцать лет он увидел свой первый закат на палубе «Сына грома» после отплытия из залива Киген. Даже сейчас он помнил, как защемило в груди, когда ослепительно сияющий шар опускался к горизонту, словно поджигая весь остров. Всё пламенело и напрягалось, а к нему тянулись черные тени, словно руки старых, забытых друзей. У него так сильно перехватило дыхание, что на какое-то ужасное мгновение он подумал, будто мехи на его коже сломались. Он задыхался.
А в Йиши он слышал тысячу тонких голосков среди шепота листьев. Лес под ним вздыхал и шевелился, кричали ночные птицы в поисках добычи, меж нежных лепестков глициний жужжали насекомые. Донесся мягкий шорох чьих-то шагов. Кто-то приближался.
Он вскочил на ноги, сердце перехватило.
– Юкико?
– Привет, Кин.
Он потянулся к ней, неуклюже споткнулся, почувствовал себя полным идиотом и наконец неловко обнял ее. Она прижалась головой к его груди и вздохнула.
– Я переживал за тебя, – выдохнул он.
Когда Юкико подняла лицо и улыбнулась, он почувствовал острый запах чего-то ядовитого в ее дыхании. Заметил пустой тусклый блеск в ее глазах.
– Я в порядке.
Он нехотя отпустил ее и снова уселся на мостик. Юкико села рядом, свесив ноги и раскачивая ими взад и вперед, как ребенок.