поскольку изо всех сил буду стремиться доказать, что достоин места, которое мне позволили сохранить. За окнами будет собираться осенняя гроза, удар грома сольется с ударом больших конторских часов, так что я не сумею отличить один звук от другого. В установившейся наконец тишине мои шаги отразятся от стен пустого коридора пугающим эхом. Вытянувшаяся тень будет следить за мной в сером свете запыленных электрических ламп. Я остановлюсь на миг, слыша непрестанно работающие машины, а потом двинусь дальше, на два этажа вниз и снова по коридору, но на этот раз уже не совсем пустому, поскольку под стеной, в тени, я замечу согбенную человеческую фигуру.
– Вам плохо? – спрошу без уверенности. – Вы меня слышите?
Ответит мне глухой стон. Я подойду ближе, наклонюсь над несчастным, который как раз повернет ко мне посеревшее лицо.
– Что с вами?
– Сердце… – с трудом выдавит он. – Прошу вас… Боль нестерпима.
– Обопритесь на меня.
Я приподниму его и почти волоком потяну к выходу. Ночной дежурный, едва увидев нас, подбежит помочь. Я вызову дрожки, осторожно уложу туда старика и поеду с ним в госпиталь. Ночь я проведу на жестком стуле в приемной, среди всхлипывающих в платки женщин и молчаливых насупленных мужчин. Пока наконец не выйдет ко мне бородатый доктор и не уверит, что профессор Костшевский будет жить.
– Я и не знал, что это Костшевский, – скажу я.
Доктор нахмурится.
– Правда? Я полагал, профессора знают все. Это…
– …известная личность. – Возможно, я буду рисковать, говоря так, поскольку только что отметил, что не знаю Костшевского.
С той поры профессор будет считать себя моим должником вопреки моим заверениям, что я не сделал ничего особенного и всякий на моем месте поступил бы точно так же. Но Костшевский постарается, насколько возможно, меня отблагодарить. Зная о моем финансовом положении, предложит денежную помощь – я откажусь с возмущением.
Однажды вечером он пригласит меня домой – на ужин, из тех, что каждую неделю организует его жена; я отговорюсь нехваткой времени, хотя на самом деле почувствую недостаток отваги появиться среди аристократов науки в моей бедной одежке. Он попытается поспоспешествовать моей карьере в чиновничьей иерархии, вознести меня на несколько ступеней вверх, но и эти планы я перечеркну, ведомый глупой – о, какой же глупой! – гордыней. А однажды Костшевский проговорится, что работает над необычным изобретением, я же, ведомый природным чувством противоречия, а может, и желанием поставить профессора в неловкое положение, попрошу его выдать мне свой секрет. Сперва он откажется, однако я не отступлю и дам понять, что меня не удовлетворит ничего, кроме именно этого секрета. И Костшевский, не в силах оставаться у меня в неоплаченном долгу, наконец поддастся и поведет меня в свою лабораторию.
Я никогда не позабуду мгновение, когда впервые увижу изобретение Костшевского, это чудо и проклятие одновременно. Я встану перед ним, преисполненный покорностью