Но, увы, усилия тщетны. Нет предела ненависти и злобе человеческой…
Подавленные друзья возвращались из храма, где сразу после службы патриарха тайно похитили слуги императора и увезли из города. Катулл с досадой спросил у Себастьяна:
– Почему ты ничего не скажешь по этому поводу? Ты же не только поэт, но и философ. Не следует ли осмыслить происходящее, как ты считаешь?
– Следует. – И смутившийся поэт пригласил спутника в свой дом, перед которым они оказались.
Воин увидел перед собой высокие стены, маленькие окна, портик из четырех колонн ионического стиля. Упругая капитель каждой колонны образовывала два изящных изгиба. Они являлись главным украшением фасада. Далее – небольшой дворик-атриум с бьющим фонтаном и бассейном, выложенным зеленым эфесским мрамором. Дворик отделялся от крытой галереи беломраморными колоннами.
Около бассейна было прохладно. Брызги, разлетаясь вокруг, оседали на лица, волосы, руки и одежду, создавая мечтательное настроение.
– Ну вот, почти искупались, – невольно улыбнулся Себастьян.
– Ничего, вода бодрит, – оживился воин.
Освежившись, друзья направились в приемную. Здесь, среди старинной мебели, выделялись: седалища из слоновой кости, римский мраморный канделябр в виде розеток с цветами. На маленькой столешнице из малахита красовалась древнегреческая ваза – пелика чернофигурного стиля. «О, какая редкость, – подумал Катулл, – может, перешла по наследству? Или найдена на раскопках?» Он невольно замер, залюбовавшись увиденным. И было чем. Возможно, это работа самого Эвфрония? Изображалась семейная сцена. Рисунок изысканен и прост, ничего лишнего. Композиция не перегружена деталями. Все говорит о чувстве меры и непосредственности. Древние греки умели ценить и создавать прекрасное!
Заметив восхищение Катулла, Себастьян спросил:
– Нравится?
– Еще бы, конечно, – простодушно ответил тот.
– Да, чудесная вещь. Ее подарил покойному отцу знаменитый предводитель готов. Может, и ты нечто подобное встретишь на своем пути.
Катулл ощутил смутное беспокойство: ни дома, ни семьи, всегда в походах. И ему захотелось покоя, уюта, оседлости…
– Но, впрочем, мы отвлеклись, – сделав жест рукой, обозначавший приглашение сесть, поэт добавил, понимая состояние друга и желая перевести разговор в другое русло, – ты хочешь послушать мои стихи?
– Безусловно. Мы же за этим к тебе пришли.
– Хорошо, слушай. Только договоримся, это не должно дойти до чужих ушей.
– О, ты можешь быть совершенно спокоен на этот счет, даю слово. Ну, а теперь я весь внимание. Начинай.
– Стихотворение обращено к древним римлянам.
– Понял. Так всегда поступали писатели и поэты, не желавшие себе неприятностей, но оно современно, ведь так?
– Делай выводы после.
Побледнев от волнения, Себастьян стал читать на утонченном греческом языке:
ДРЕВНИМ