во мне с новой силой…
Прости, прости за минуты страдания, которые, возможно, я причинила тебе по неведению. На умирающую не обижаются. Я скоро усну. А моя любовь перейдет в ласки ветра, в шелест звезд, в тайну и очарование ночи. Они будут поддерживать тебя в грустные минуты и говорить, чтоб ты жил, жил, жил. Мое чувство растечется необъятной красотой, будет радовать и окрылять тебя.
Улыбнись, любимый. В каждой частичке сущего – буду я, незримая. И еще бережнее, нежнее стану любить тебя и окружать заботой. Прощай!».
Задумался, стараясь справиться с нахлынувшими переживаниями.
Боль утраты заставляла переосмыслить прошлое. Да, он не мало повидал, пережил, перечувствовал. И не есть ли все – суета, как написано в Библии? Медленно подошел к книжному шкафу, кропотливо перекладывая попадавшиеся под руки книги. Достал Библию в тяжелом кожаном переплете, тисненом золотом. Листая ее, направился к массивному, инкрустированному перламутром, письменному столу. Углубился в чтение: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом… Кто-как мудрый понимает значение вещей… Опускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его». (Еккл.1,2;3,1:8,1). Читал долго, увлеченно, старательно возвращаясь к непонятным местам. Устал, откинулся на спинку кожаного тяжелого кресла. Обхватив голову руками и опершись о стол, замер. Сколько горькой мудрости, проникновенной чистоты и благородства было разлито в лице…
«Спрашивают все – какая дорога ведет в храм? Что приводит человека к Богу? Горе, наверное, горе… Вот она, эта дорога по милости Божией и мне открылась…»
Успокоился. И неудержимо резким порывом оказался у телефонного аппарата:
– Алло, справочная!
– Вас слушают!
– Пожалуйста, скажите телефон Свято Даниловского монастыря…
БЛАЖЕННЫЕ БРАТЬЯ
Жили да были в далеком заброшенном селе Струженка два брата простеца Иванушка и Николушка. А с ними – матушка их Ульянушка, добрая, мягкая. О-о-о-ох, как тяжело одной женщине на Руси поднимать мужичков-сыночков. Да еще-то в глухой деревеньке, без твердой опоры. Сама и на огороде, и у плиты. А ребятишки на редкость резвые, шаловливые. Отругает, бывало, за проказы, накричит, а зайдет в каморочку, да и заплачет, запричитает:
– Зачем я сиротин ругаю? Прости глупую, Господи!
Как устоишь тут перед такой незлобивостью? Однажды в очень холодную зиму не хватило у них дровишек, печь не топлена, холодно, люто. Детишки навернули на себя все, что могли. И превратились в старые валенки, не поймешь, где глаз, где рот. Тут Николенька и исчезни. Час нет, второй. Пришел с шумом:
– Мамань, топи печь, дровами разжился…
– Где взял-то?
– Да собрал.
Не сообразит матушка Ульяна, радоваться или плакать. А на следующий день еле приполз домой Николушка в синяках весь, будто свекольным соком разрисованный. Мать закричала, а он пробурчал под нос:
– Нечего горланить! Дрова-то