Я не мог не посмотреть на эту забаву.
– Да какой мы андеграунд, нам до него расти и расти! – потряс пальцем Антон и пошёл в сторону сцены.
– Я рад нашему знакомству, и если вас не затруднит, то останьтесь с нами до конца. Думаю, ваша игра еще внесет свой вклад в этот вечер.
– Конечно, я с удовольствием помогу. Покажете мне на плане, когда я должен выходить?
– На плане?
– На плане мероприятия, последовательность номеров.
– Понимаете ли, Вильгельм, это хаос. Один сплошной перформанс.
К ним подошел низенький мужчина с большой плешью:
– А вы знаете, что у вас тут происходит?
– А вы кто?
– Я фотограф.
– Тогда хорошо, а что происходит-то?
– Эта картина запрещена к демонстрации на территории Российской Федерации, – как робот отчеканил он и показал в сторону гардероба.
Там, опершись на фанерные декорации, стояла картина в тяжелой раме. На ней русская тройка неслась по заснеженной деревенской улице и крестьянин, стоя в санях, размахивал американским флагом. Народ вокруг ликует и машет платками. Зарёв вспомнил, что слышал про это полотно когда-то, но сейчас не знал, откуда взялась эта копия. У него в голове сразу же созрел план, который окончательно убил свойственную ему робость. Азарт поглотил его.
Он медленно повернулся к фотографу и спокойно, с прищуренным взглядом Остапа Бендера, сказал:
– Так значит, будет. Как часть декораций. Что ж, мы не украсим помещение Айвазовским только из-за того, что он нарисовал не море, а голод на суше? Стыдно прятаться от своей истории.
Оппонент хотел что-то сказать, но Николай уверенным шагом отошел от него, взял картину, понес ее на сцену и замер в ожидании окончания очередной песни. Плешивый фотограф поспешил скрыться.
Нет, право, тот вечер был действительно сплошным хаосом. Хорошо упорядоченным хаосом, снятым с первого дубля. Музыканты прочно заняли свои позиции на сцене и пели всё, что хотели. Танцевальные номера врывались на сцену и пытались, с одной стороны, показать то, что планировали, а с другой, попасть в ритм музыкантов. Положение стало комичным, когда часть артистов во главе с Зарёвым стала таскать мебель и декорации прямо во время выступлений, постоянно преобразовывая сценическую реальность. Двигающиеся стены, стулья, стулья, торшеры – сами того не заметив, музыканты и танцоры влились в этот мир, настроившись на его волну. Николай летал в вельветовом пиджаке на сцене, пытаясь слиться с танцорами, и раздавал команды предметам интерьера. На сороковую минуту эта ситуация достигла апогея: инструменты набрали мощности и были готовы взлететь вместе со своими хозяевами в стратосферу, уличные танцоры, балерины, дамы и господа и прочие танцующие образовали один дружный бешеный круг. На сцену вбежал Цвет и всучил Зарёву картину, которую тот так и не вынес на сцену. Друзья переглянулись, и Николай, зажав раму под мышкой, юркнул в самый центр хоровода. Антон стал прыгать перед музыкантами, руками направляя их музыку как можно выше к звездам, ведя Банковскую симфонию хаоса к поистине вагнеровскому завершению. И… резкое движение руками вниз