снимка. Откинул в сторону руку и начал громко декламировать стихи:
Вот и зима наступила,
А мы всё не верим.
Едем в поезде, чувствуя сырость.
Откуда ей взяться
В металлических коробах
На чугунных колесах?
Мы не знаем.
Ноябрь быстро прошёл,
Как всегда.
Была ли осень
В наших местах?
Под толщей снега
Не верится в лето.
Стук колёс,
Монотонный и мерный –
Это всё, что мы слышим
На протяжении года.
Столько знаем об этих краях,
Вон там речка, холмы,
Слева – город.
На лыжах самое то.
Никто не взял лыжи?
Может, санки достанем?
Покатаемся с горки.
Ах, и санок здесь нет,
Только двери и чай
В гранёных стаканах.
Печально, печально,
Останемся тут.
Нам не верится,
Что наступила зима.
Ладно, в конце месяца выйдем!
Насладимся природой, свободой
От мерного стука колёс.
А поезд наш едет
Всё вперед и вперед.
Мы всю жизнь пассажиры
Непонятных дорог.
Он опустил руку и улыбнулся: все стояли также на своих местах и смотрели на него в полной тишине.
– Зачаровывает, правда? – уверенно сказал Николай и посмотрел на Цвета.
Тот закивал головой и захлопал первым. Окружающие подхватили, и общее оцепенение наконец-то спало: работа закипела вновь.
Полтора часа усиленных репетиций, восклицаний Цвета «Всё не так и всё не то!», его размашистые «дирижёрские» движения руками, беспрерывные зачеркивания и переписывания последовательности номеров, воодушевляющие речи Зарёва, советы, эффектные прыжки и появления – всё ради того, чтобы выступающие знали, как зажечь глаза зрителей; он постоянно начинал говорить стихами и благодарил всех и каждого за это чудесный вечер. Два друга ходили вокруг «сцены», неосознанно держа между собой дистанцию и действия, подобно инь и янь: каждый со своих полюсов, со своей энергетикой, к которой никто не мог остаться равнодушным.
А тем временем город надел вечернюю мантию, пестрящую миллионами огней торопящихся машин и неспешных ресторанов. Музеи закрываются, старинные дворцы остаются в молчаливой темноте. Пришло время зрелищ.
Даня Берк сидел за столом в парадной и продавал билеты. На другой стороне помещения стоял очень серьезный человек в сером пальто и скрещенными на груди руками; он был посланником Министерства культуры и зорко следил за продажей цветастых бумажечек. В тот вечер он должен был стать самым настоящим инспектором мероприятия: проверить сцену, закулисье, присутствовать в зале во время представления и оценивать происходящее с точки зрения господствующей в те годы морали. Но в те годы на этом нельзя было сделать хоть какие-то деньги: цензура, ранее властвующая безраздельно, была наглухо забита под полы редакций, местами