государь, но ведь андалузский флот выиграл много битв на море, как и греческий. Ты хочешь сказать, они сражаются не совсем правильно?
– Нет. Я хочу сказать, что это не были морские сражения. Видно по тому, как ведет себя старик наварх, как бишь его? – Шеф ткнул пальцем за плечо, в сторону укрытых навесами галер, застывших в послеобеденной сиесте в двух милях. – Его основная идея – дать сражение на суше, в котором на одном из флангов будут действовать корабли. С тех пор как мы обнаружили армию противника, идущую берегом – где это было, в Аликанте? – флот старается не терять ее из виду. Конечно, наши парусники их задерживают, но мы могли бы двигаться быстрее, если бы шли под парусами всю ночь, нам это нетрудно. Но наварх каждый вечер становится на якорь рядом со своей сухопутной армией. Они собираются драться вместе, армия на армию и флот на флот. Они никогда не уходят далеко от пресной воды – да и не могут, имея на борту столько гребцов, при такой-то жаре, – и не оставляют надолго сухопутные войска, пешие и конные.
– И какое преимущество это дает нам? – осторожно осведомился Торвин.
То, что говорил его бывший подопечный, нередко звучало как бред одержимого, но никто не осмелился бы назвать так победителя в битвах при Гастингсе и Бретраборге.
– Я бы хотел сделать так: воспользовавшись легким ветром, который каждое утро дует с суши, отойти подальше от берега, а днем напасть на противника с фланга и тыла со стороны открытого моря. Тогда мы сможем применить катапульты при дневном свете, а флот противника будет зажат между нами и берегом.
– Но у вас только семь кораблей с… как ты их называешь? С мулами? – деликатно напомнил Сулейман. – Достаточно ли будет семи для такой великой битвы?
– У наварха сотни галер, – ответил Шеф. – Столько же, как нам сказали, было у начальников тех двух флотов, которые греки уже уничтожили. Эти галеры оказались беспомощны против греческого огня. Мы надеемся, что флот христиан не устоит против наших камнеметов.
– Чтобы расстрелять несколько сотен кораблей, потребуется много времени, – скептически заметил Торвин.
– Вот именно. Я хочу уничтожить только суда с греческим огнем. Говорят, это красные галеры. Их всего штук двадцать. В этой битве значение будут иметь только двадцать галер с огнем и семь наших парусников с мулами. И тот, кто начнет первым, победит. Все остальные суда, как только этот вопрос решится, будут просто свиньями на убой. Ягнятами на заклание, я хотел сказать, – торопливо поправился Шеф, вспомнив странные диетические ограничения, существующие как у мусульман, так и у евреев.
– Понимаю, – сказал Скальдфинн. – Но еще один вопрос: что же знают они, чего не знаем мы?
– Вот я и не знаю, – вставил Шеф, пока никто не успел дать очевидный ответ.
Все северяне рассмеялись, а Сулейман бесстрастно поглядывал на них и оглаживал бороду. «Они как дети, – подумал он. – Правильно сказал Абд эр-Рахман. Они могут смеяться над чем угодно. У них все время шуточки, подначки.