слову, здание института на Старопортофранковской и в самом деле не так давно достраивали. Последняя реконструкция была столь радикальной, что появились и новый корпус, и даже довольно большой сад.
– Нам, маленьким, – продолжала рассказ о своем институте мадам Рощина, – с особым трудом давались и причесывание, и одевание. В первый год приходилось просить друг дружку, чтобы застегнули многочисленные крючки, подвязали нарукавники в рукава или аккуратно завязали пелеринку. К тому же начальством строго запрещалось одеваться самой – пепиньерки раз за разом повторяли одно и то же: «Оставьте, призовите горничную или подругу. Если вы будете одеваться сама, вы можете до скончания дней остаться кривобокой…» Отчего сложилось это мнение, увы, медам, я сказать не могу, однако мы одевались долго, шумно, но никогда не просили о помощи ни горничных, ни пепиньерок. Да, зачастую с разных сторон слышалось: «Варяжская, душенька, не причешешь ли?», «Зотова, шерочка, застегни мне платье!», «Mademoiselle![4] Дайте булавочку…»
– И это удивительно похоже…
– Но чему вы удивляетесь, Накашидзе? Порядки в заведениях, подобных институтам благородных девиц, не меняются десятилетиями. Да оно и к лучшему – некоторые перемены только к плохому могут привести, равно как и некоторые иные перемены на хорошее лишь направлены. Итак, мы оделись. Как и у вас, сия непростая процедура должна была быть закончена за минуту до восьми, когда в дортуар входила классная дама. Если классная дама, ну вот как я, к примеру, не жила неотлучно при институте, то она должна была успеть приехать из дому и войти к ученицам ровно в восемь. Если же жила в соседней с дортуаром комнате, то могла позволить себе немного посибаритничать. Но все равно – в восемь ей следовало быть у своего отделения. В мое время крайне желательно было, чтобы полностью готовые воспитанницы встречали классную даму, уже выстроившись парами, дабы тут же отправиться в столовую.
– Позвольте, мадам, я продолжу?
Девушки с недоумением повернулись к двери, откуда раздался голос. Это была пепиньерка, мадемуазель Томская, которая вместе с мадам Рощиной надзирала за первым отделением. Лидочка Томская также окончила Смольный, но всего три года назад. Она отправилась в Одесский институт в качестве пепиньерки, дабы заработать на обучение на Высших женских курсах. Платили в институте Южной Пальмиры ненамного больше, но вот расходы были несравненно меньше, ведь Лидочке повезло жить прямо при институте, в отведенной для пепиньерок комнате. Лида была, возможно, чуть медлительна, но усердна, вне всякого сомнения, и при этом отлично помнила те дни, когда сама пряталась от классной наставницы, пыталась утаиться от цепкого взгляда госпожи инспектрисы или жестокой, ничего не прощающей пепиньерки мадемуазель Бланк. Хотя, если взглянуть в глаза истине, Лидочка Томская была и внимательна, и трудолюбива – она все видела, все запоминала, однако питала к своим питомицам, первому отделению, товарищеские чувства и поэтому никогда не выдавала проделки девушек начальству.
– Прошу, госпожа