были уверены, зная его природу, в учебе нисколько их не ограничивала и даже повелела мадам Рощиной по первому же требованию выдавать новые тетради, дабы девушки могли все необходимое записывать.
«Ну что ж, надо так надо…» Лиза присела на подоконник, что делать было не просто категорически, а строжайше запрещено, и задумалась. Да, должно быть, в самом начале летних каникул, возможно, через неделю или через две после того, как ей повезло сменить институтские стены на родной дом… Повезло потому, что за ней самолично приехала матушка и забрала вместе с вещами в имение, написав в огромной книге начальницы, что берет дочь под свое покровительство на все каникулярные дни до двадцатого числа августа месяца одна тысяча восемьсот семьдесят шестого года.
Конечно, о таком Лиза и мечтать не смела – чтобы на все каникулы да прочь из постылых институтских стен. Однако госпожа начальница затеяла перестройку зимнего сада и корпуса с дортуарами, и потому всех, кого могли забрать родные, под подпись отдала. А вот тех, кому до родного дома ехать было далече, отправили на казенную дачу – была и такая. Старое поместье в Люстдорфе, оставленное госпоже начальнице, ее высокопревосходительству мадам Чикуановой, ее дядюшкой, Maman превратила в летний дом для пансионерок. Девушки из старшего класса прошлой зимой рассказывали, что дача была вовсе не казенная, начальница в свой дом пускала институток, однако содержание дачи приходило от казны. Одним словом, пансионерки летом отправились на казенную дачу, а одесситки вернулись на пару месяцев в семью.
Первые несколько дней Лиза гуляла по загородному дому так, словно не была здесь никогда, – вспоминала запах из кладовой при кухне, ароматы матушкиных саше, скрип калитки за цветником, ощущение бесконечности при взгляде на всегда спокойное море, особенно прекрасное, если смотришь на него из окон библиотеки… Да, верно, а когда вспомнила все тропинки, что вели прочь из поместья, вернулась в дом, решив устроить долгую прогулку по второму этажу, где никто не жил, – со времен матушкиного деда здесь были курительные, огромная библиотека и бильярдная. После смерти отца в бильярд играли редко, только когда кузены-близнецы приезжали погостить, в доме никто не курил, лишь иногда матушка заходила за новым романом. Так что весь огромный старый дом в минуты одиночества принадлежал ей, Лизе.
Паркет в библиотеке был темно-шоколадным, кресла и козетки обиты неярким английским ситцем, высоченные шкафы закрыты цветными стеклянными дверцами. Дедушкин брат старался подражать Михайле Ломоносову, изобретал рецепты цветного стекла, а дедушка решил, что плодами упражнений дядюшки не грех будет украсить библиотеку.
Одним словом, теперь это было целое королевство мечтаний, отданное Лизе на два долгих месяца. Более того, девушку никто и не искал… Да, так и есть, тогда уже смеркалось, она уснула прямо над книгой в огромном кресле. Шумело море вдалеке, собирался дождь, слегка качался огонек в лампе на столе, тикали огромные часы в углу.
– Машерочка,