в основном ее.
Мистер Латтьенцо склонил голову набок и придал взгляду выражение страстного желания. Трой рассмеялась.
– Хотите на них взглянуть? – спросила она.
– Естественно, я хочу на них взглянуть. А мне можно их увидеть?
– Тогда пойдемте.
Они поднялись в студию. Трой один за другим выкладывала рисунки на мольберт, сбрызгивала их фиксатором из распылителя и раскладывала на подиуме для просушки. Синьор Латтьенцо нацепил монокль, сложил на большом животе пухлые ручки и принялся рассматривать рисунки.
После длинной паузы, во время которой наверх доносились смутные звуки жизнедеятельности в холле и где-то хлопнула дверь, синьор Латтьенцо сказал:
– Если бы вы не сделали вот этот, последний, что лежит справа, я бы сказал, что вы безжалостная дама, мадам Трой.
Это был самый небольшой из рисунков. На заднем плане был едва обозначен играющий как безумный оркестр. На переднем плане Ла Соммита, отвернувшись от них, смотрела в пустоту, и во всем, что Трой так экономно изобразила, сквозило безысходное отчаяние.
– Посмотрите только, что вы с ней сделали, – продолжил синьор Латтьенцо. – Она долго оставалась такой? Неужели она в кои-то веки посмотрела в лицо реальности? Я никогда не видел у нее такого взгляда, и теперь у меня такое чувство, что я вообще никогда ее не видел.
– Это длилось всего несколько секунд.
– Да? Вы напишете ее такой?
Трой медленно ответила:
– Нет, не думаю.
Она показала на рисунок, на котором Соммита триумфально, что есть силы пела, и рот ее был широко открыт.
– Я скорее думала, что вот это…
– Это портрет Голоса.
– Я хотела бы назвать его «Ля в альтовом ключе», потому что это очень красиво звучит. Я не знаю, что это означает, но понимаю, что это название было бы неподходящим.
– Да, совершенно неподходящим. Mot juste[33], кстати.
– «Ля третьей октавы» звучало бы не так очаровательно.
– Да.
– Может быть, просто «Самая высокая нота». Хотя не понимаю, чего я беспокоюсь о названии, когда еще даже не сделала ни одного мазка на холсте.
– Она видела рисунки?
– Нет.
– И не увидит, если это будет в ваших силах?
– Именно так, – кивнула Трой.
Они сели. Синьор Латтьенцо уютно болтал, рассказывая Трой забавные случаи из мира оперы и из жизни знаменитой труппы, наполовину итальянской, наполовину французской, звездой которой была Соммита, и в которой внутренние распри были настолько сильны, что, когда зрители спрашивали в кассе, какую оперу будут давать сегодня вечером, менеджер вмешивался и говорил: «Подождите, пока поднимут занавес, Мадам» или (о боже!) «Просто ждите, пока поднимут занавес». Он очень развлек Трой этим рассказом и другими разговорами. Через некоторое время пришел Аллейн и сказал, что катер возвращается, и что вторая партия гостей готовится к отъезду.
– Ветер почти штормовой, – сказал он. – Телефон не работает – наверное, неполадки на линии. Радио и телевидение отключены.
– С