остался далеко в прошлом. Вместе с моим отцом. Блистер сохранил остатки лекарства, крохотные серые крупицы. Из ста семидесяти отобранных в день распределения девочек осталось девяносто пять, но я тогда ещё об этом не знала. Не знала я и то, что все ярусы Пирамиды остановились, чтобы смотреть на худого, измученного человека, проступившего из тумана, пока я извивалась и кричала под воздействием опутавших меня проводов. А человек на балконе заинтересованно смотрел вниз, когда меня тащили прочь.
Дни разделились на два тошнотворных действа. Больше учитель не говорил о том, что было до Катаклизма. Его уроки превратились в постоянное заучивание восхвалений Лидера, монотонное пение и притворное ожидание грядущего Посвящения, на котором старшие дети получат назначение, а мы впервые увидим объект всеобщего поклонения – первое. Второе: вспышки в голове под сводами прозрачной Пирамиды. От нас требовали результаты, чтобы в дальнейшем и мы могли получить назначения и приносить пользу Ковчегу. Некоторые показывали результаты с первых дней, особенно Надин и та любопытная Кью. За ними подтягивалась могучая, похожая на гору Ди. Магда в основном пускала слюни, но и её медик порой благосклонно кивал. Девочек разделяли на группы по способностям: физические, ментальные… Я никуда не попадала, не могла ничего, даже туман не получался. Возможно, если бы они объяснили природу наших умений, сказали, чего именно ждут от меня… Мне казалось, что они и сами не знали, на что я гожусь. Я билась на платформе, падала без чувств. Попеременно ко мне являлись папа и мама, Том и Хана, Марк. Хорошо, что Макс не материализовывался. Но на память от них ничего не оставалось. Я просто тонула в их сумбурной речи, они звали меня, ругались, Том и Хана обжимались, постепенно открывая мне новые грани их совместной жизни. Я словно подглядывала за ними. А потом валялась опустошенная. Почти не ела. Меня кормили насильно. Вливали в вены, а когда надоедало, вставляли трубку в рот. Желудок наполнялся мерзкой слизью, а я извергала видение за видением. На этом мои способности заканчивались. Старший Стиратель, по всей видимости, не заинтересовался мной. Да и я бы сама собой не заинтересовалась.
Из этого дрейфа в полуобмороке меня вывел планшет. Каждый вечер я тупо тыкала в окошки и листала список детей Ковчега, без конца открывала пустую папку «Декоративные дети».
– Ну откройся же! Я точно знаю, в тебе что-то интересное! Давай, говорю, открывайся!
И однажды планшет послушался. Я нажала на папку, там появился файл, развернулся текст. Я накинулась на строки, и случилось нечто удивительное. Ковчег преподнёс мне сюрприз, я погрузилась в чужое время, чужую жизнь.
– Выход есть. Сегодня Финниган рассказал мне о социальном эксперименте, курируемом правительством. Мы стояли в очереди под номером семьдесят тысяч триста два. Каждый раз перед сном я вглядывалась в ночное небо. Звёзд в вышине казалось меньше, чем звёзд на земле – окна домов сияли рекламой, обещали лучшее качество, меньшие затраты, запредельные возможности. Небоскрёбы напоминали рождественские ёлки, сплошь в огнях проекторов и экранов. И я верила в чудо. Ждала всполоха падающей