подопечный поставил свою подпись. Здесь необходимо заметить, что ни один из сыновей имама не отлучался от отца. Таким образом, на первый взгляд, Шамилю ничего не стоило черкнуть свое имя. Однако он этого не сделал, чем привел пристава в исступление. В чем же дело? Чтобы понять поведение дагестанца, обратимся к письму, составленному Пржецлавским: «В № 130-м газеты «Русский инвалид» перепечатана телеграфическая депеша, сообщающая о нахождении будто бы моего сына в экспедиции одного из польских агитаторов полковника Лещинского (Тефик-Бея). …проникнутый чувствами глубокой преданности к Великому государю… (и т. д., и т. п. – Б. Г.). Я, будучи крайне оскорблен возведенною на мой дом позорною клеветой, считаю себя обязанным просить Ваше Высокопревосходительство опровергнуть ее гласно, давая этим знать, что ни я, ни мои дети не способны быть столько презренными, чтобы принимать участие или сочувствие в их неправых замыслах, и за дарованные мне и всему Кавказу благодеяния заплатить черною изменою…»
Дальше – больше. Будто Шамиль счастлив, если придет необходимость, то он, невзирая на свою дряхлость, готов «обнажить ту самую шашку, которую имел счастье получить в дар из рук его Величества».
Шамиль с сыновьями Кази-Мухаммадом и Мухаммадом-Шефи
10 дней Шамиль не давал ответа. На одинадцатый Пржецлавский спросил у старшего сына имама Кази-Мухаммада:
– Почему Вы не хотите перевести и написать текст этого письма военному министру?
– Мы не умеем хорошо излагать по-арабски, – отвечал Кази-Мухаммед. – Притом министру и так известно, что сведения о нахождении сына Шамиля в «шайке» Тефик-Бея – ложь.
– Конечно, нам известно, – настаивал Пржецлавский, – но за границею могут подумать, что это правда: письмо ваше было бы написано в Париже, в Лондоне, в Константинополе.
Зять Шамиля Абдурахман, игравший роль домашнего секретаря, знавший и русский, и арабский языки, мог бы сделать лучшим образом, но он прикинулся не умевшим заниматься переводом, да и не желавшим исполнять то, что не по душе тестю, да и ему самому тоже.
Пристав, видимо, обещавший военному министру успех в этой акции, остался с носом. И до этого на дух не переносивший семью имама, Пржецлавский теперь всеми ему возможными средствами притеснял калужских пленников.
Каково же было удивление, когда Шамиль вскоре узнал, что приставленный к нему полковник – поляк по национальности. Обнаружилось это случайно.
– Откуда ты так хорошо знаешь наш Коран и наши изустные предания? – спросил имам у Пржецлавского.
– Я их читал.
– По-арабски?
– Нет. Я их читал у литовских татар.
Шамиль, обращаясь к сыну Кази-Мухаммеду, воскликнул:
«О, бедный наш Коран! – его перевели на язык гяуров…»
С тех пор между ним и полковником выросла глухая стена.
Во время Кавказской войны Пржецлавский служил в штабе генерала И. Д. Лазарева и активно воевал против жителей Чечни и Дагестана. Он являлся эпигоном царизма на Кавказе, потому прикладывал усилия для подавления восстания горцев.
В